Кому снится Сталин

Кафе, в котором мы встречаемся с 35-летним Шабловским, расположено в сердце старой варшавской Праги – района на правом берегу Вислы, известного своими заброшенными домами и не слишком безопасными улицами. В течение пяти лет наш собеседник жил здесь – среди кирпичных экстерьеров и изображений Божьей Матери в каждом дворе.

Шабловский приходит на встречу налегке и сразу расставляет свои акценты, как будто это он снова берет интервью. На его счету – десятки репортажей для крупнейшей польской газеты, три книги (четвертую он как раз заканчивает), ряд литературных премий и номинаций. Неплохой багаж для 35-летнего уроженца небольшого городка в восточной Польше. Из огромного количества вопросов к звездному репортеру мы стараемся получить ответы только на самые интересные.

Счастливая случайность

– Как и почему ты пришел в профессию?

– Я мечтал о репортаже уже в 12 лет. Мой отец ежедневно покупал «Газету Выборчу». В то время в ней появилась отдельная рубрика с репортажами – я читал их с раскрасневшимся от эмоций лицом и однажды сказал себе: «Я хочу там работать».

А когда мне было чуть больше двадцати, на глаза попал следующий рассказ. Пришел как-то молодой амбициозный писатель к Чехову, принес свои пробные произведения и спрашивает: «Господин Чехов, скажите свое мнение». Чехов прочитал рассказы и говорит: «Талант у тебя есть, но послушай, что тебе нужно сейчас делать. Соберись и поезжай на несколько лет рубить тайгу – попробуй пожить, как живут местные. Оттуда поезжай на Волгу – узнай, что чувствует человек, который после нескольких месяцев в челноке попадает в открытое море. Потом, может, с бандитами потусуйся. Знаешь, в тюрьме тоже можно найти интересные человеческие истории. Ты должен накапливать опыт, и когда людских историй станет много – сядь и начни снова писать».

Я разделяю эту мысль и считаю, что репортер или писатель сначала должен «идти в народ» и браться за разную, иногда даже странную работу. Например, мой хороший друг Яцек Хуго-Бадер сперва занимался скупкой скота, затем был учителем в школе и только значительно позже пришел в репортаж. Я в свое время, на студенческой программе в Копенгагене, мыл кастрюли в мексиканском ресторане, которым владел иранец. Там же работал водителем рикши, а потом вернулся в Варшаву. Приближалась зима, и то, что я планировал сделать за пятнадцать лет, удалось реализовать в течение трех зимних месяцев. Внезапно я проснулся репортером газеты Duży Format.

«Моя удача была в том, что в тот же день, когда я приземлился в Турции, Али вновь посадили»

– Этому поспособствовало некое стечение обстоятельств?

– Первоначально меня взяла на работу команда газеты, которая в конечном счете выходила только несколько месяцев. Она называлась «Новый день». Ее издателем была та же группа людей, что делает «Газету Выборчу» и Duży Format. За три месяца я успел засветиться, и меня пригласили в «Выборчу», а я согласился, но с условием, что меня примут в отдел репортажа.

Но сначала было еще одно совпадение. Как раз в короткий период нашего сотрудничества с газетой «Новый день» я узнал, что из тюрьмы выпустили Али Агджу – человека, который в 1981-м пытался убить Папу Римского Иоанна Павла II. Я сказал редактору, что поеду в Турцию и найду Али. Вначале он не очень верил в это, но мне удалось его убедить, мол, ну кто, если не я! Честно говоря, мои шансы были небольшими. Все мировые медиа заслали в Турцию своих репортеров с чемоданами денег, чтобы заплатить Али и получить первое интервью.

– То есть ты «надул» редактора?

– Никто не мог быть уверен, что я привезу материал. Я думал следующим образом: «Во-первых, бесплатно проедусь в Турцию. Во-вторых, если у меня все-таки получится, я стану звездой в журналистике». Короче говоря, почему нет? Моя удача была в том, что в тот же день, когда я приземлился в стране, Али снова посадили. Помню, как я выпивал в каком-то баре с друзьями и жаловался, что меня наверняка выкинут из газеты. Но мои турецкие друзья – очень крутые люди. Это они уже на следующий день начали организовывать для меня встречи – нашли контакты сестры, брата, невесты и друзей Али. В его родной провинции – Малатьи – я два дня жил в гостях у сестры и брата Агджи. Относились ко мне как к родственнику.

– Родные без проблем пустили в дом журналиста?

– Я поляк, а Папа Иоанн Павел II тоже был поляком. После неудачного покушения Папа приезжал к Али в итальянскую тюрьму, где, говорят, простил его поступок. К семье Агджи он также относился очень благосклонно. А я был первым поляком, который к ним доехал, – семья Али отнеслась ко мне как к человеку, которого нужно отблагодарить за все то, что сделал для них Папа. В итоге они готовили для меня лучшие блюда, а с его братом я общался еще шесть лет после той встречи – мы посылали друг другу поздравления на праздники.

– А сколько всего раз ты был в Турции?

– С 2006 по 2012-й я ездил туда регулярно, работая для «Газеты Выборчей». Последний раз приезжал во время протестов в Гэзи, то есть в 2013-м.

О героях, которые сами тебя находят

– Что ты делаешь, когда не получается договориться с каким-то героем?

– Зависит от того, насколько он важен для моей истории. Как раз сейчас я заканчиваю работу над следующей книгой – она ​​об Украине, точнее о Волыни времен Второй мировой. К одному собеседнику, у которого была очень травматичная история из детства, я ходил в течение двух лет. Он знал, что я делаю записи после того, как выхожу от него, – ведь он не позволял включать диктофон. Под конец я пришел к нему, чтобы спросить напрямую: даст ли он разрешение на публикацию его истории. Я был готов изменить все детали – имя, место, даже переписать историю от имени женщины. Но он не согласился. Сказал, что для него это очень интимная вещь, рассказать о которой миру – все равно что стоять голым на улице. Случается и такое.

– А как ты выбираешь темы для материалов?

– Я не делаю этого специально. Вот как начиналась работа над очередной моей книгой «Танцующие медведи»: однажды после вечеринки мой подвыпивший друг-болгарин рассказал историю танцующих медведей, которая меня очень впечатлила. Болгария была последней страной Евросоюза, которая запретила использование медведей цыганами. Знаешь, там эта практика была очень распространена – цыган держал медведя на цепи и играл на гуслях или еще чем-то, а мишка вставал на задние лапы и начинал шататься. Так они гастролировали с давних времен. Но когда Болгария вошла в Евросоюз, цыганам заплатили по десять тысяч болгарских лев, а мишек забрали в «медвежий рай» – резерват, где они жили «на свободе» до конца своей жизни и учились самостоятельно находить пищу и впадать в спячку. И в книжке я сравнил этих медведей со странами Восточной и Центральной Европы, которые пытаются приспособиться к свободе, выходя из эпохи коммунизма.

– И какие страны стали этими «танцующими мишками»? Кстати, если они свободны, то почему «танцуют»?

– Прежде всего, Польша. Понимаешь, когда нашему правительству трудно, то получается, что мы тоже встаем на задние лапы и начинаем танцевать – перед Брюсселем, ну и так далее. Украина и Беларусь – в еще более интересном и сложном положении. В книге я сравнил Януковича с таким старым хитрым цыганом, который вместо того, чтобы отдать Евросоюзу своих медведей, купил у более бедного брата двух других и за них получил деньги. А через год вновь появился в Бургасе со своими – мол, нигде же не было написано, что нужно отдать именно своих питомцев.

«Однажды мне приснился Сталин»

Интересно, что первая яркая эмоция у освобожденных зверей – это агрессия. Сначала они ведут себя неуверенно, а потом начинают драться и устанавливать иерархию. Это же случилось и со странами бывшей Югославии, о которых в книге также идет речь. Помимо восточного блока упоминаются Куба, Литва, Румыния, Грузия и другие страны. Знаешь, почему я поехал в Грузию?

– Нет.

– Однажды мне приснился Сталин.

– А ты много выпиваешь?

– Нет, я был трезв. Послушай. Приснился Сталин и говорит: «Витек, я хочу тебе кое в чем признаться. На самом деле всю свою жизнь я был женщиной, и все решения, которые я принимал, были связаны с тем, что я страшно боялся, что кто-то об этом узнает. Знаешь, как я боялся, что Берия заметит, что у меня месячные? Но никто, кроме тебя, в это не поверит. Ты должен сделать материал – езжай в Гори, там еще есть люди, которые смогут это подтвердить». Через неделю я был в Гори. Безусловно, я не сумасшедший и не думаю, что Сталин был женщиной. Но я верю, что сны могут подсказать человеку нужное направление. Так и случилось. В Грузии я написал один из лучших своих репортажей – о сотрудницах дома-музея Сталина, женщинах, которые с невероятной преданностью его идеализируют.

– По-твоему, почему они это делают?

– В Грузии культура имеет яркие черты матриархата. Притом женщины очень страдают – они бы хотели пережить любовные истории из фильмов, хотя бы даже турецких, но местные мужики не соответствуют их идеалам. Много пьющих, войны нет, а потому делать нечего. Одна женщина рассказывала мне, что якобы Сталин никогда не пил, ну, может только рюмку дорогого коньяка или бокал вина, и то бутылочного, из магазина. Вот тебе и ответ – в Грузии большинство мужчин гонит домашнее вино. К тому же ее муж умер из-за алкоголя.

Про «польскую школу»

– Считается, что польский репортаж имеет очень высокий уровень. Среди твоих коллег есть легенды «старой школы»?

– У нас очень смешанная команда, есть много известных имен и молодых авторов, которые работают в «Выборчей» по два-три года. Стоит вспомнить о таких звездах, как Мариуш Шчыгел, Владимир Новак, Войцех Тохман. Я нахожусь где-то посередине, так как считаюсь достаточно молодым, но стаж у меня почти десять лет. Знаешь, я не выделяю польский репортаж, для меня он является частью европейской традиции, но имеет особую ценность. К большим европейским репортерским школам принадлежат также Франция, Нидерланды или Великобритания. В последнее время хорошо развивается украинский репортаж, я с интересом наблюдаю за некоторыми авторами. Могу вспомнить Наталку Гуменюк, Игоря Бурдыгу, Олега Крыштопа.

«Когда я писал о беженцах, то снял напрокат рыбацкую лодку, в которой плавал и искал, где на побережье начинаются иммигрантские пути»

– Каким репортером ты сам себя считаешь?

– Мне нравится идти против течения. Я охотно берусь за темы, от которых остальные отказались бы. В Турции, когда я писал о беженцах, снял напрокат рыбацкую лодку, в которой плавал и искал, где на побережье начинаются иммигрантские пути. Хотел взять байдарку, но пограничники не разрешили. По Кубе я возил людей автостопом, и все диалоги из книги – с моими пассажирами, сидевшими на заднем сиденье.

– А что интересует польского читателя? Что читаешь ты сам?

– Поляков интересует мир вокруг. Книги, в которых речь идет о проблемах самой Польши, плохо расходятся в продаже. Я сейчас читаю только материалы, нужные к моей новой книге, – все на тему Второй мировой войны. Когда закончу, вернусь к отложенным в сторону произведениям, но, честно говоря, не могу вспомнить, что я там отложил.

– Ты бывал в Беларуси?

– Да, три раза. И напиши еще, пожалуйста, что я очень люблю эту страну и считаю, что туда надо не единожды возвращаться. А еще хочу упомянуть, как мы благодарны Беларуси за Светлану Алексиевич. Она наверняка будет Нобелевским лауреатом.