Художник Павел Булва: «Этому миру чуждо все, что мне важно»
- 27.04.2021
- 8551
Недавно в Минске прошли две выставки Павла Булвы. На персональной «Ретроспективе» в РТБД художник впервые представил зрителю 75 картин, написанных за 10 лет работы. В НЦСИ на Некрасова Павел выставил свою графику в рамках проекта «Альтернатива» – в нем участвовали несколько художников и кураторов.
В своих произведениях Павел, выступавший ранее под псевдонимом Control Terminus, сейчас – Momordica Charantia, часто опирается на религиозные и мифологические сюжеты, но никогда не иллюстрирует их буквально. Священные тексты, Библия – это сырье, с помощью которого художник создает нужные образы и транслирует свое философское высказывание в концентрированной форме. При этом Павел уверен, что из такого сырья появляются произведения, способные рассказать важное о современном человеке – если тот, конечно, захочет это услышать. Контрибьюторка 34mag Евгения Борисевич встретилась с Павлом в его мастерской, чтобы поговорить о языке произведений, живописи в целом, социальном искусстве. И мимолетом пофотографировать его на пленку.
О том, почему не выставлялся раньше
– Трудно выставиться. Если это галерея, то она ориентирована на реализацию, а я не хотел продавать работы. Мне просто хотелось их показать. Потом я уже и на продажу был готов, но, видимо, мои работы какие-то «мрачные» – так обычно говорят.
Я на протяжении десяти лет подавал заявки везде, но никому это не было интересно. Например, на «Осеннем салоне» во Дворце искусств уже выставили всех, с кем я учился, и даже тех, кто вообще никакого отношения к искусству не имеет. Но вот у меня как-то не складывалось, и я перестал этим заниматься.
Выставка на Кропоткина [в РТБД. – прим. 34] – инициатива моего друга. А в НЦСИ я подавал заявку еще два года назад. Тогда мне хотелось говорить со зрителем и доносить какие-то мысли и идеи. Сейчас демонстрация работ мне больше не важна.
«Если соотнести миф с реальностью, происходящее сейчас и историю человека как вида – все это уже происходило»
О языке работ
– Я пытаюсь говорить со зрителем на языке архетипов, который будет понятен и через 200 лет. Древние сюжеты все время актуальны, но современный зритель отрезает себя от своей культурной матрицы, от всего, что вы назовете архетипом. Он считает, что к нему это все отношения не имеет: «Появился новый смартфон, а Тесей меня не касается». А я кроме того, что говорю, что касается, так еще и пытаюсь эту фабулу озвучить по-другому. Не помню, чтобы такие сюжеты с этой стороны решались.
Я пытаюсь видеть этот повторяющийся цикл и о нем говорить. Если поразмышлять, соотнести одно с другим, миф с реальностью, происходящее сейчас и историю человека как вида, – все это уже происходило. Может, стоит вынести из этого какие-то уроки, не повторять одно и то же? На своих ошибках только дураки учатся.
То, что озвучивается в последнее время как проблемы, – это уже больше, чем обсуждение корма или тряпок, но есть гораздо более серьезные вопросы для каждого из нас как для личности, обладающей душой.
«Рисовать бчб-флаг станет модным в 2020 году, а до этого на выставках будут висеть ромашки и березки»
Что будет, если везде пририсовывать бчб
«В работе меня всегда интересовали лишь архетипы, собирательные образы героев и фабула мономифа, а не иллюстрирование прозаических или ритуальных текстов или реакция на политические и социальные происшествия» [из манифеста к выставке].
– Политическое происшествие ýже архетипа. Например, «Герника» Пикассо – это не иллюстрирование исторического события. Эта картина не про бомбардировку испанского города, в котором Пикассо даже никогда не был. Она – про любую войну, про насилие как таковое. Я в этом могу Крым или Афганистан видеть. В общем, то, что не должно происходить.
С появлением фотоаппарата необходимость точной фиксации отпала. Если вы будете пририсовывать бело-красно-белый флаг к каждому образу на холсте, от этого картина лучше не станет. Автору нужно попытаться все, что он по этому поводу чувствует и хочет сказать, заключить в работу на каких хотите уровнях: эмоциональных, мистических. А разукрашивать все бело-красно-белой полоской – живопись не про это. Возможно, про это дизайн, плакат, стрит-арт, какие-то прикладные вещи.
Серия работ с выставки на Некрасова была сделана 10 лет назад. Ничего не поменялось. Она актуальна сейчас, возможно, будет актуальна всегда, но для меня этот опыт пережит. Тогда в политическом и социальном аспекте происходило все то же самое. Ничего не поменялось. Но рисовать бчб-флаг станет модным в 2020 году, а до этого на выставках будут висеть ромашки и березки.
Художник должен говорить: «Ребята, что-то не то происходит», – когда это происходит, а не спустя 20 лет.
О том, зачем нужна живопись…
– Когда я прихожу на минские выставки, у меня ощущение, что мы с авторами живем в параллельных вселенных. Как будто я вижу один город, одних людей, у меня одни новости в телефоне, а у этих художников совсем другие новостные ленты, другие люди, другой город. Я не могу проникнуть в их работы, вообще не понимаю, почему я должен пойти и это посмотреть.
Декоративно-салонная живопись к искусству отношения не имеет. К искусству имеет отношение высказывание философское, пусть даже сделано неумело, но искренне.
Живопись должна давать вам какой-то исключительный опыт. Вы подходите к картине, и то, что вы там видите, ни на что больше не похоже. Написан цветочек, но, смотря на него, вы испытываете то, что от живого никогда не испытывали.
В чем смысл? В живописной поверхности, ее фактуре, тактильности. В хорошей живописи красочная поверхность абстрактная. Вблизи это абсолютное месиво краски, но издалека это может превращаться и в фотореализм. Как Веласкес: вы смотрите на расстоянии – ну это просто фотография. А подходите – там ничего нет, это просто каша. В этом смысл: художник берет кисть, в одно движение попадает в нужный цвет, нужный тон, в одно движение – и рождается образ. Он не сидел и не гладил, не выстраивал, не срисовывал. Потому что это глажение мертвое, препарированное. Дело в этой точности, в этой грубости.
...и о том, как живопись понимать
– Любая работа анализируется и оценивается на нескольких уровнях. Самый доступный – эмоциональный уровень. Восторг это или нет? Чувствуете вы что-то или нет?
Рациональный-профессиональный. Например, работа меня не цепляет, она пустая, но выполнена профессионально мастером-живописцем. Например, работы Рубенса. Они все время на мифологические или религиозные сюжеты, но это никогда не философия. Это такой «порнохаб» того времени. У Рубенса просто высочайший класс живописи, но искать там глубинные смыслы – глупость.
Визуально-образный уровень: создает ли художник образы? И вообще может ли он создать образ, что это за образ, что вообще такое «образ»? Рисуя портрет жены, художник изображает только свою супругу или каждый сможет увидеть в этом свою жену?
Сравнительный: указанная в картине тема решалась кем-то еще? Решалась ли она в этом поколении, в этом городе, в этой стране, за последние 100, 150, 1000 лет, за всю историю? Если да, то добавляет ли автор что-то к уже сказанному или переосмысливает?
Это еще не все уровни. Но на каждый из них вам нужно все больше и больше профессиональных знаний. Анализируя, вы можете прийти к тому, что именно вам показывают.
«Я пишу не благодаря общественным запросам, но вопреки – и это тоже инструмент»
О контексте и призвании
– Я хочу достигнуть того, чтобы контекст не был важен, чтобы вам не нужно было понимать, что это на персонаже надето, чего он так сидит. Хотелось бы эмоциональной синергичности, чтобы вы включались даже без бэкграунда.
А говоря о контексте, в котором живет автор… Я не думаю, что его можно избежать. Сколько бы я ни говорил вам, что мне наплевать на политические девиации современности, это все равно на меня влияет. Наверное, если я буду рисовать веточку или лепесточек, то боюсь, что где-то внутри этой веточки или лепесточка все равно будут повешенные.
Живопись – это призвание. Я даже не представляю, как можно иначе. Несмотря на то, что количество сил и затраченной энергии неадекватно фидбэку. Но откуда энергию брать? Должна быть какая-то мотивация, а современный мир уж точно меня не мотивирует.
Получается, что я пишу не благодаря общественным запросам, но вопреки – и это тоже инструмент. Могло быть и благодаря, но кто знает, какое бы оно было тогда. Может, вообще бы не было.
Когда чувствуешь себя чужим среди современников
– Моим воспитанием занимался мой дед – будто готовил меня для мира, который исчез еще до того, как я появился. Этому миру чуждо все, что мне важно.
В центре нашей культуры сейчас эго: сам человек и его проблемы. Эта ситуация сложилась и усугубилась в течение последних 200 лет. До этого общество было теоцентрично, стержнем такого общества была сакральная жизнь.
Возьмите какую-нибудь большую традицию, большую культуру прошлого. Она высказывает концентрацию своих философских и религиозных поисков и заключает ее в какую-то новую исключительную, характерную только ей форму. Мое поколение ничего не формулирует. Я смотрю на это все: и это отрыжка пеной – как у маленького ребенка, у которого кишечник еще не сформировался. Это даже не рвота, потому что рвота – это уже что-то: непереваренная пища, но пища.
Никто ни о чем не говорит. Отношение к знанию – презрительное. Каждый слышит только самого себя и, кажется, уже не способен видеть в другом человека. Я рад, что хоть какой-то дискурс в последнее время появился. Это уже важнее, чем личные проблемы. Люди хотя бы уже по сторонам посмотрели, что есть окружение, что-то происходит. Но я боюсь, что причина в этом все равно эгоистичная. Когда все закончится, как всем кажется – в лучшую сторону, спустя 10-20 лет все еще ниже опустится.
«Мое поколение ничего не формулирует. Я смотрю на это все – и это отрыжка пеной»
О любви к людям и художнике, который умел любить
– Я из последних сил пытаюсь любить людей, но мне очень трудно. Художник должен быть абсолютным миротворцем, должен объединять людей, никогда их не разъединять. Разобщенности, на мой взгляд, достаточно.
Например, Израиль Басов. Если бы я мог, то кофе бы ему по утрам варил и краски размешивал. Вообще не представляю, какого масштаба его личность. В его работах, особенно последних, такой свет, такое умиротворение. Абсолютно дерьмовая жизнь: скоро умрешь, пару дней тебе, наверное, осталось, у тебя вообще ничего не получилось, одни неудачи. Но какие светлые твои последние работы. Ты такой любовью к людям наполнен. К людям, которые не принимали тебя, всячески вредили тебе и сделали, наверное, все, чтобы «тебя никогда здесь не было». Но ты не стал циником, не стал людей ненавидеть, а, наоборот, очистился полностью и утверждаешь эту доброту.
Басов не просто смог полюбить людей, а пронес это через жизнь. А жизнь у него была очевидно сложнее, чем у меня. Мне еще 30 нет, а мне уже трудно любить людей, мне уже трудно им служить. А Басов смог.
Об искренности
– Я очень искренне стараюсь с вами говорить, подбираю слова, чтобы вы меня поняли. Но я все равно будто бы привираю, обдумываю, те ли это слова, мои ли это слова или я это прочитал где-то, может, я хочу казаться более умным, чем есть на самом деле.
С рисунком не так. Вы берете карандаш – и он всегда показывает вас: как вы его держали, как нажали, насколько сильно или, наоборот, слабо, какое у вас было настроение. Он все записывает, фиксирует, документирует. Вы никогда соврать не можете – это все ваши движения, то, как вы коснулись. Слова неточны и слишком неиндивидуальны, рисования должно быть достаточно.
Фото: Евгения Борисевич