Голос тела: Полина и Федя

Лицо

Полина

Мне было 12 лет, когда я проколола себе губу, а потом стала тянуть уши. Это не нравилось директору школы, меня постоянно вызывали на всякие педсоветы, где всячески давили психологически и говорили, что я пугаю детей. Они не могли принять того, что кому-то в голову приходят новые идеи. Этими разговорами учителя нанесли мне огромную травму. А еще каждый раз, когда я прихожу в поликлинику, доктора говорят со мной не о том, из-за чего я пришла, а зачем я себя разрисовала. Это утомляет. Я же не спрашиваю, зачем вам химическая укладка фиолетового цвета. Однажды у меня сбился цикл, и врач сказала, что это из-за того, что у меня пирсинг во лбу, который проколот в районе третьего глаза. Повторюсь, это сказала врач.

«Я бы хотела быть киборгом – вероятно, поэтому и занимаюсь модификациями тела»

Пирсинг на переносице самый свежий – ему буквально пару недель. В основном украшения я ношу примерно год. У меня была проколота перегородка в носу, на лбу был микродермал. Его я любила больше всего, но его пришлось удалить, когда мы надолго уехали с палатками в путешествие. Я подумала, что в дороге будет очень сложно найти мастера, который сможет помочь, если что-то произойдет с этим имплантом.

«Каждый раз, когда я прихожу в поликлинику, доктора говорят со мной не о том, из-за чего я пришла, а зачем я себя разрисовала. Это утомляет. Я же не спрашиваю, зачем вам химическая укладка фиолетового цвета»

Полина

Сплит делал мой мастер по модификациям – мы с ним работаем вместе. Он же пробивал мне соски. Разрезание языка – это самое больное из всех моих модификаций, просто 10 из 10. Сначала нужно было высунуть язык, чтобы его зажали и обезболили, потом мастер сделал длинный разрез – чуть ли не до основания языка – и стал зашивать. Повсюду текла кровь, был слышен запах – так себе ощущения. Через минут 40 ушел эффект обезболивающего – и тогда начался самый замес. За первые пять суток после операции я прошла через все круги ада и думала, зачем я это сделала. Я не могла ни есть, ни пить, ни говорить. Первые три дня мне в рот постоянно текла кровь – только этим я и питалась. Сидела на обезболивающих таблетках, мозг стал медленней работать, разбухли лимфоузлы. Но когда сняли швы, все снова стало замечательно, и больше я не сомневалась в своем решении. Мне ничуть не мешает новый язык, он не повлиял ни на речь, ни на ощущение вкусов. Правда, первое время говорить можно было только шепелявя. Подумываю еще уздечку под языком удалить.

Федя

Разрез – это на всю жизнь, он вряд ли срастется. Поэтому, если есть какие-то сомнения, лучше не раздваивать язык. Но мне кажется, что с раздвоенным стало даже удобнее, хотя я ни за что не повторил бы эту операцию.

«Разрезание языка – это самое больное из всех моих модификаций, просто 10 из 10»

Полина

Чем больше на мне становится татуировок, тем лучше я к себе отношусь – считаю, что это действительно украшает, чистое тело кажется каким-то голым. Татуировка – это очень мощный обмен энергией, что-то сакральное и почти священное, ты в каждом рисунке увековечиваешь отпечаток самой себя. Это искусство, особая ценность которого в том, что оно умрет вместе с носителем. Может быть, мои модификации тела – это попытка сделать из него живой арт-объект?

У меня есть тату, которые просто понравились визуально, но большинство моих татух автобиографичны, я вкладывала свои смыслы и истории в их изображения. Котик – это портрет моего кота, который недавно умер. Год назад он заболел, а мне хотелось, чтобы он жил всегда, поэтому таким образом я его увековечила.

На правой ноге я недавно сделала новую татуировку, ее постоянно нужно смазывать, поэтому она и блестит. Татуировку на спине мне делала одна девочка, но потом она уехала, и сейчас этот рисунок доделывает другой мастер. Эта работа еще не закончена, поэтому спину я стараюсь не показывать.