Людоедство по неосторожности

Анатолий Ульянов

Медиа-активист, создатель портала Looo.ch (Лос-Анджелес)

Обличая монстра, люди всегда пытаются найти для него простую и понятную форму – конкретизировать чудище. Так, например, виновником всех советских репрессий становится Сталин. И тут уже вроде как исчезают все те миллионы советских граждан, которые прикладывали уши к стенкам, строчили доносы и смыкали челюсти на клетках лагерей.

Называя монстра, мы не просто даем ему имя, но объявляем себя непричастными. Этой стратегии – тысячи лет. Племя запрещает убийство тотемического животного, но, тем не менее, убивает его в момент ритуальной трапезы, когда все становятся одним целым и разделяют ответственность за убийство – каждый в отдельности больше не виноват. На утро мокруха будет забыта. Ее совершили не «мы», но монстр, возникший в моменте экстаза. Его мы и порешили.

Все это я к тому, что в истории с убийством Михаила Пищевского совершенно неважно, как зовут нападавших, которые являются всего лишь мелкими бесами куда более масштабной общественной проблемы.

Обыкновенное хулиганство

25 мая 2014 года Михаил Пищевский был жестоко избит гомофобом после гей-вечеринки. Врачи диагностировали у него перелом черепа и кровоизлияние в мозг, 20% которого пришлось удалить. Около месяца пострадавший пролежал в коме, но неожиданно пришел в себя и начал дышать – в течение последующих полутора лет он продолжал бороться за свою жизнь. Вот как описывал ее брат Пищевского Виталий:

«Брат превращается в камень, когда его пытаешься перевернуть на бок, потому что у него большие пролежни, он зажимается. С каждым днем его состояние все хуже. Он не двигается, ничего не может сказать и объяснить. Утром он каждый раз мокрый, я ему перестилаю. Потом приходит врач делать процедуры. Мы ему ставим зонд, через который вводят пищу, потому что сам он есть не может. Также ему нужно менять трахеостомическую трубку, через которую он дышит. Из-за того, что он постоянно лежит, она забивается жидкостью, и если ее утром не заменить, то он не в состоянии дышать. Еду Мише приносит мама. Но ее с ним я не оставляю более чем на 15 минут, потому что ей становится очень плохо. И Мише от этого тоже становится плохо: он начинает плакать. Еще он плачет, когда ему делают перевязку в связи с пролежнями. Тогда его аж трясет, он скручивается, начинает синеть».

«Гомофоб есть, а гомофобии нет»

На скамье подсудимых – бывший учитель физкультуры Дмитрий Лукашевич. Говорит, что ударил Пищевского, «почувствовав угрозу» после того, как начал кричать ему «Пидорасы собрались!». Суд Центрального района Минска признал его виновным в хулиганстве и причинении тяжких телесных повреждений. Приговор – два года и восемь месяцев в исправительной колонии.

Родственникам Пищевского такой вердикт показался слишком мягким, и они поспешили его обжаловать. Однако и на повторном рассмотрении дела суд отказался признавать, что действия Лукашевича были вызваны ненавистью к людям с гомосексуальной ориентацией, мол, все эта хулиганка произошла «по неосторожности».

Михаил Пищевский умер в ночь на 25 октября 2015 года. Двумя месяцами ранее Дмитрий Лукашевич вышел на свободу по амнистии, отбыв из назначенных судом 32 месяцев заключения всего 11.

Паралич языка

Суд над Лукашевичем стал первым разбирательством на почве неприязни к людям нетрадиционной сексуальной ориентации в истории Беларуси. Однако, как отмечает русская служба ВВС, «скользкая тема» (да, это так пишет BBC) в постановлении суда не упоминается.

Язык, используемый журналистами, пишущими о деле Пищевского, заслуживает отдельного внимания. Друзья пострадавшего неоднократно подчеркивали, что он не афишировал свою сексуальную ориентацию. И тем не менее заголовки новостей пестрят сообщением о смерти «ЛГБТ-активиста». Уже одного только наличия «неправильной» сексуальной ориентации достаточно, чтобы превратить человека в активного политического деятеля. Активистов народ, как известно, не любит. Что-то кричат, чего-то все время хотят, не сидится им, знаете ли, в котле…

Другой расхожей крайностью является исключение «темы» из обсуждения дела, как если произошедшее с Пищевским – это история про обычного хулигана, который избил обычного прохожего. Убит не гей, и убивал не гомофоб. Нет слова – нет проблемы.

Многие журналисты, включая вполне себе либеральных ВВС и «Хартию 97», продолжают использовать пещерное словосочетание «нетрадиционная сексуальная ориентация», несмотря на то, что ориентация бывает только разной. Гомосексуалы возникли не вчера и являются не менее традиционными, чем гетеросексуалы. Утверждая «нетрадиционность» гомосексуальности, мы способствуем ее отчуждению от общества и его исторической ткани. Как если быть геем – это такая инновация, сексуальный неологизм. Раньше-то все, как известно, были исключительно «правильными», пока не подул этот заморский ветер перемен, заразивший Уладзимиров сезонной лихорадкой.

«Чтобы вопрос “Нормально ли убивать гомосексуалов?” вообще возник в Беларуси, его необходимо поставить – четко и ясно»

Что спросила жертва у нападавшего, прежде чем ее голова соприкоснулась с асфальтом, так и останется загадкой, поскольку в прессе вопрос Пищевского фигурирует как «Кто здесь п.....с?». Неудобный язык, сообщающий нам много интересного о культуре тех, кто его использует, вытесняется из лексикона точно так же как и «нетрадиционная сексуальная ориентация» из общественной жизни.

Ни в одном из прочитанных мною материалов – а прочитал я их десятки – обсуждение дела Пищевского не выходит на обобщение о проблеме гомофобии в беларусском обществе. Статистика вдохновленных ею преступлений отсутствует даже в самых сочувствующих статьях. Гомофоб есть, а гомофобии нет. Проходил мимо, убил случайно – shit happens.

«Сделал из здорового человека овощ и вышел на свободу?» – возмущается некий Вадим на форуме «Комсомольской правды». «Из “здорового человека”? Вы это серьезно?» – возражает ему Гость №5747, которого поддерживает Гость №5140: «За что же его в тюрьму? За то, что он нормальный?»

Последствия равнодушия

Дмитрий Лукашевич нормален в той же степени, в которой нормально окружающее его общество. Если можно сажать неугодных только за то, что они неугодные, то почему их нельзя убивать? Чем этот гей отличается от любого другого беларуса, который не помещается в стандарт и госзаказ?

Нормы есть везде. Но в мыслящих обществах их принято пересматривать. Чтобы вопрос «Нормально ли убивать гомосексуалов?» вообще возник в Беларуси, его необходимо поставить – четко и ясно. Вот только ни подобные вердикты, ни исключение «скользких» тем из обсуждения этому, разумеется, не способствуют.

Меж тем проблема гомофобии касается не только геев, но и каждого гражданина, вне зависимости от его ориентации. Это проблема куда шире чьих-то частных сексуальных предпочтений. Она – про возможность существования в обществе разных людей, взглядов и моделей подведения. Отказ суда всматриваться в «скользкие» недра убийства Пищевского девальвирует и без того сомнительную судебную систему Беларуси. Мягкий вердикт посылает обществу сигнал, что убийство человека, который не соответствует стандартам большинства, – это мягкое преступление. Это как бы не очень серьезно, не страшно, можно. Посидишь 11 месяцев на деньги налогоплательщиков в государственном учреждении, выйдешь свободным человеком – сможешь дальше бухать и драться. Так страна обесчеловечивает саму себя. Кто же в итоге монстр? Лукашевич, судья Шапошникова или общество, где подобные суды и подобные Лукашевичи возможны?

Тьма в конце тоннеля

О последних днях жизни Пищевского беларусской службе «Радио Свобода» рассказывает его сестра Татьяна:

«Он понимал, что происходит. Говорить не мог, для этого нужно было с ним заниматься, в том числе улучшать состояние мышц лица, которые за время лечения атрофировались, но глазами давал нам сигнал, что все понимает. Перед смертью он плакал, проплакал полдня. Возможно, он с нами прощался».

«Мрак продолжится до тех пор, пока мы сами того желаем»

Как и сотни других подобных историй, это убийство рано или поздно потухнет в лентах новостей и мы продолжим просыпаться, дышать, ходить в кафе и влюбляться, как раньше. Возможна ли поэзия после Освенцима? Возможна. Жизнь потечет своим чередом, а гнев сменится глухим равнодушием к той черноте, в которой нам приключилось существовать. И все же боль склонна накапливаться. Я остаюсь оптимистом и потому надеюсь, что однажды мы не сможем стерпеть, проглотить и жить дальше. Не сможем просто поправить цепь, убедив себя в том, что она терпима. Монстр – это мы. Мрак продолжится до тех пор, пока мы сами того желаем. Никто – ни лучший вождь, ни бог, ни ангелы из добрых европейских кабинетов – не сорвет чеку с воли к иному порядку вещей, кроме нас самих.

Но что же делать? «Жить. Дальше, как это нужно. А еще – бороться. За свои права. За то, чтобы быть тем, кем являешься. Бороться за равноправие, право любить того, кого хочешь. Чтобы никто не смел больше покушаться на чью-то жизнь. Лишь потому, что эта жизнь другая, не такая, как у большинства вокруг».