Мы попросили историка и преподавателя Европейского колледжа Liberal Arts в Беларуси (ECLAB) Алексея Браточкина проанализировать, как говорят о проблеме Куропат в медиа и в официальных кругах. Получился вдумчивый критический обзор, из которого понятно, что не все так однозначно.
Существует несколько причин резкой актуализации в 2017 году споров о прошлом, настоящем и будущем такого места памяти, как Куропаты.
Во-первых, речь идет о «праве на город»: после некоторого затишья 1990-х, в 2000-е Минск начал меняться более интенсивно, чем раньше, решения об этих переменах были непрозрачными, и все это привело к сносу ряда памятников архитектуры и появлению построек, уродующих городской ландшафт.
Протесты городских активистов и разных сообществ в основном ничем не заканчивались. Споры о строительстве на территории охранной зоны Куропат уже периодически возникали в публичном пространстве, это не первый случай нарушения властями «права на город».
Во-вторых, географическое место Куропаты имеет огромное символическое значение для новейшей истории Беларуси. Речь идет о политике памяти в Беларуси, о том, какую версию историю надо считать важной для всего общества, а о каких исторических событиях лучше забыть.
Версии памяти
В конце 1980-х, в период советской перестройки, первые публикации о Куропатах можно было четко разделить на две группы.
В одних публикациях создавался образ Куропат как радикально нового, национального и сакрального, места памяти беларусов, связанного с травмой коммунистического правления и трагедией периода сталинизма. Демонстрации и митинги в Куропатах были одними из первых публичных и протестных выступлений в БССР в конце 1980-х. Статья, с которой все началось:
В других публикациях этот травматический образ Куропат отрицался, репрессии фактически оправдывались «духом времени» и общей необходимостью, а советское прошлое конструировалось в качестве эпохи сочетания «плохих и хороших» эпизодов, иерархию которых определить невозможно.
Первый образ Куропат создавался участниками национального движения в позднесоветской Беларуси, часть из которых входила в состав БНФ. Он был доминирующим в публичном пространстве Беларуси с конца 80-х до середины 90-х.
Второй образ Куропат, созданный коммунистами и советскими ортодоксами, защищавшими существование Советского Союза, сыграл свою роль в политическом противостоянии конца 80-х, а после 1991 года утратил свою актуальность и видоизменился.
После выборов 1994 года БНФ становится оппозицией, а новый политический режим начинает бороться со всем тем, что являлось частью символического капитала БНФ. И Куропаты из места памяти, связанного с историей коммунизма и сталинизма, превращается еще и в место борьбы против нового политического режима, для которого тема репрессий и сталинизма была невыгодной по ряду причин.
Какие исторические ассоциации сегодня вызывает образ Куропат в общественном сознании?
Первый образ Куропат как национального места памяти беларусов до сих пор присутствует в публичном пространстве благодаря тем активистам и сообществам памяти, которые стихийно сформировались на протяжении конца 1980-х – 1990-х гг. К ним добавились и новые участники. Именно они организовывали здесь шествия в память о жертвах, следили за порядком и боролись с вандалами.
Эти сообщества и активисты (КХП-БНФ, «Малады фронт», БХД, инициатива «Эксперты в защиту Куропат», «Мемарыял» и др.) формально принадлежат к одной части политического поля и вроде бы следуют одной цели, однако между ними не всегда есть согласие.
«Являются ли убийства в Куропатах всего лишь "внешним" явлением, результатом "оккупации"?»
Например, в конце октября – начале ноября 2012 года возник спор между Зеноном Позняком и другими представителями КХП-БНФ с одной стороны и историком Игорем Кузнецовым – с другой о том, имеют ли отношение убийства в Куропатах к убийствам польских офицеров в Катыни и могут ли быть Куропаты местом погребения участников «катынского списка»?
Фактически встал вопрос о том, насколько жертвы в Куропатах являются чисто «беларусскими» в этническом смысле. Можно ли говорить о практиках геноцида по этническому принципу в период сталинизма или надо менять подход и признавать право на память за разными сообществами и рассматривать сталинизм иначе?
Также мы сегодня спорим о том, насколько, как пишет антрополог Сергей Ушакин, «зло – всегда дело чужих рук». Являются ли убийства в Куропатах всего лишь «внешним» явлением, результатом «оккупации» и почти колониальной зависимости в рамках СССР или же мы имеем дело с гораздо более сложными объяснениями и историями жертв Куропат?
В этом смысле тот образ Куропат, который сложился с конца 80-х, также может измениться и подвергнуться эрозии. Насколько готовы сегодняшние защитники памяти о Куропатах настаивать на каноничности этого образа и не мешать его эволюции, появлению других версий памяти?«В официальной риторике "власть" и "государство" не должны оказаться на скамье подсудимых ни при каких условиях»
Поставить крест
Следы отказа от признания Куропат в качестве общенационального места памяти (как в конце 1980-х) можно обнаружить и во многих публикациях официальных СМИ и идеологов режима Александра Лукашенко. Это уже не прямой отказ, а очень специфический: нынешняя власть не хочет брать на себя свою часть политической и моральной ответственности за прошлое и настоящее Беларуси, но и не отрицает факт преступлений 1930-х годов.
Одна из центральных проблем официального признания такого места памяти, как Куропаты, – это проблема обсуждения пределов государственного насилия и уважения прав человека. Если мы признаем эти проблемы, значит, мы должны и сегодня следовать принципам ограничения государственного насилия и следования концепции прав человека, чтобы не повторилась ситуация 1930-х гг. Но это было бы слишком сильным обещанием.
Именно поэтому официальные идеологи уже дважды за новейший период истории Беларуси, в 2009 и 2017 году, собирали «круглые столы», чтобы обсудить проблему памяти о Куропатах и проблему советского прошлого. Задача этих круглых столов – сведение памяти о массовых убийствах в Куропатах к локальному, хотя и трагическому, эпизоду сталинской успешной «модернизации» 1930-х и семидесятилетней советской истории. В этой риторике «власть» и «государство» не должны оказаться на скамье подсудимых ни при каких условиях.
Вместо разговора о недопустимости государственного насилия и правах человека, вместо обсуждения системных причин того, почему случились убийства в Куропатах, предлагаются несколько тезисов.
Нам говорят о том, что все жертвы уже давно реабилитированы, однако никто не говорит, что сам процесс «реабилитации», начатый после ХХ съезда КПСС и формально завершенный в конце 1980-х – 1990-х гг. является изобретением советского же государства и далеко не полностью соответствует тому, что мы можем назвать «должной памятью» о Куропатах и жертвах.
Также нам предлагают прямое оправдание государственного насилия и говорят, что вся борьба вокруг Куропат «политизирована», хотя само государство ничего не сделало для достойного увековечивания памяти и автоматически само создает образ врага из защитников Куропат.
В качестве новой модели памяти о Куропатах обществу предлагаются санкционированные государством вахты членов БРСМ, а также запрет на обсуждение темы национальной самоидентификации жертв преступления и ее связи с тем, что произошло, как и запрет на обсуждение других вопросов.
Фактически власть сегодня не столько хочет поставить в Куропатах мемориал, наконец, сколько похоронить/контролировать все дискуссии и отсылки к прошлому и современной истории Беларуси.
Пра беларускамоўны тык-ток, «Чарку на пасашок» і вывучэнне мовы.
У сетках сядзяць 5,63 мільёна.
«Каб больш уважліва ставіцца да навакольнага асяроддзя».
КАМЕНТАРЫ (1)
Сапраўды, улады апошнія гады абганяюць і абыгрываюць амаль усе крытчныя ініцыятывы. Так сталася з вышыванкай, беларускай мовай, зараз яны спрабуюць прыватызаваць гісторыю Курапатаў. "Рабі нечаканае, рабі, як не бывае, рабі, як ня робіць ніхто ‒ і тады пераможаш" (с)