Игры разума. Дневник из психбольницы
- 05.02.2019
- 11648
Нам в редакцию прислали дневник беларуса, который несколько недель провел в психиатрической больнице в рамках медосвидетельствования от военкомата – а в итоге переосмыслил свое отношение к ментальным расстройствам. Этот рассказ – отличный способ понять, что большинство мифов о психиатрии – неправда, а поверхностное отношение к ментальному здоровью – ошибка.
Пару месяцев назад я вышел из психиатрической больницы. Отлежать там стоило хотя бы ради такого пафосного начала статьи. А что? Быть психически здоровым сейчас не модно. Фанатки Оксимирона с тату «Биполярочка» на ключицах и тысячи школьников с песней «Мама, почему я хочу умереть» на звонке меня поймут. Поп-культура сошла с ума по сумасшедшим, а депрессия стала товарным знаком.
Но легко забыть, что та же депрессия – это в первую очередь болезнь, и ей пофигу, кого выбирать. Будь ты утонченный поэт в вязанном шарфике или обычный комбайнер, измазанный в говне и солидоле, попасть может в каждого. А когда попадет – будет не до грустных фоточек в инстаграме.
Эта простая и банальная на первый взгляд истина – первое, что открылось мне, когда я очутился в уютненьких кулуарах областной психиатрической. Если честно, по началу свой вояж на больничные койки с ремешками я тоже воспринимал скорее как крутой экстремальный опыт, которым непременно потом нужно будет понтануться:
«Летов лежал – и я полежу. Заведу себе там какой-нибудь трэш-дневничок о смирительных рубашках и буйных соседях-наполеонах. А если меня там кто-нибудь покусает – так это ж вообще сок! Отличный текст выйдет!»
Очевидно, о жизни в «психушке» я знал только по фильмам и страшилкам. Очень скоро вся эта стереотипная дурь выветрилась из моей головы. А вот дневничок, зафиксировавший процесс перевоспитания, остался.
«Я ожидал гнетущей атмосферы и трэша, а получил спокойствие и безмятежность»
День 1
– В неврологическое его, в седьмую палату.
«Жалко, что не в шестую. Сорри, Антон Палыч», – подумал я.
Из специального окошка в металлической двери приемного покоя высунулась рука старшей медсестры и протянула мне «согласие на госпитализацию». Я буднично чиркнул свою закорючку и отдал обратно. Ощущения «пройденного Рубикона» не было совсем. Да и вообще – обычная такая больница, ничего страшного. Только двери изнутри самому никак не открыть – нужен специальный ключ. И санитары все какие-то ну очень здоровые. При их виде я старался изображать предельную адекватность.
– Вот ваша койка. Располагайтесь, знакомьтесь с мальчиками. Я сейчас принесу постельное.
Медсестра ушла, оставив меня с «мальчиками» наедине. Вроде нормальные. Иду на сближение:
– Здорово, я…
– Что, тоже от военкомата к нам?
– Ну да... А вы?
– А мы вот настоящие психи, неподдельные.
«Неподдельных психов» звали Дима и Женя, и несмотря на такое эпатажное начало, подружились мы достаточно быстро. С какими диагнозами они тут лежат, с ходу спросить я как-то не решился. Во-первых, породы тараканов в чужих головах – это дело интимное. Захотят – сами расскажут. Во-вторых, боялся обидеть. Мы же от силы час знакомы. Подумают, будто я опасаюсь за свою жизнь и прощупываю почву. Хотя по сути так и было. Но Дима предвосхитил все мои вопросы и сразу уточнил:
– Да ты не бойся, мы не буйные. Да и вообще, мы же в неврологии – тут нет тяжелых психов, считай, санаторий.
– А где тогда тяжелые обитают?
«При тревожном расстройстве ты чувствуешь иррациональный страх перед будущим, боязнь совершить ошибку и перманентную ненависть к себе – не самый прикольный коктейль»
Пацаны подвели меня к окну и стали проводить виртуальную экскурсию по территории больницы:
– Ну смотри: вон там отделение для алкоголиков. Сюда все «белочки» города сбегаются. А вон там суицидники лежат. Там обычно полно красивых молодых баб, и у всех как у одной руки порезаны. А вон там за деревьями видишь здание? Там тяжелые.
Там – жесть. Это у нас относительная свобода: гуляй по территории, пей таблеточки, смотри фильмы и радуйся жизни. А там «овощная теплица». По рукам и ногам повяжут, всякой дрянью обколют – а ты лежишь, смотришь на муху на потолке. В лучшем случае ближайшие три месяца. В худшем – до конца жизни. Хотя ты этого даже не осознаешь.
– Кто-нибудь из вас в таком отделении лежал?
Дима с небольшой ноткой гордости в голосе тут же выпалил:
– Я лежал! Правда, всего один день. Я проходил тест у психиатра, и то ли настроение было хреновое, то ли мне просто лень было. Короче, я на шару галочки понаставил. На следующий день мне диагностировали предсуицидальное состояние и запихнули на «строгач». Хорошо, что удалось убедить доктора, что я более-менее адекватный, и меня надо срочно возвращать. Долго бы я там не протянул. Так что ты, когда позовут тесты сдавать, про суицид там даже не заикайся.
Разговор продолжался еще пару-тройку минут, как вдруг произошла одна из самых сюрреалистичных штук в моей жизни. Будто бы подслушав тему нашего разговора, с крыши «отделения для суицидников» внезапно сорвался голубь и на полной скорости врезался в наше окно. Тушка пернатого камикадзе замертво упала на клумбу, где через пару минут его, еще тепленького, начала есть кошка. Я почувствовал себя, как в хреновом ремейке на фильм «Пункт назначения».
Мы с ребятами молча переглянулись.
– Ну… добро пожаловать, – смущенно выдавил из себя Дима и пошел на перекур.
«Диме двадцать шесть, он любит Mindless Self Indulgence, дешевые сигареты NZ и когда голос в голове помалкивает»
День 3-4
Третий день моего пребывания в желтом доме. Я начинаю привыкать к этому месту. Более того – мне здесь нравится. Я ожидал гнетущей атмосферы и трэша, а получил спокойствие и безмятежность. Тут абсолютно нечего делать, и это в некотором смысле развязывает руки: позволяет тебе законно бездельничать. Уже третий день я не парюсь о вопросах, где бы достать деньги, чтобы не сдохнуть от голода в следующем месяце, не злюсь от того, что сосед снова спер мою зубную пасту, мне побоку, что коммуналка снова подорожала – доктор сказала не волноваться по пустякам, вот я и не волнуюсь. Дайте мне оранжевую пижаму, и я окончательно постигну дзен.
Здесь настолько нечего делать, что даже выйти покурить – уже приключение. Из-за отсутствия экшена мозг начинает выдумывать его самостоятельно. Например, вчера я начал воспринимать окружающую меня реальность как какой-то тягучий, бессюжетный арт-хаусный фильм. И все сразу обрело некую форму: непонятные бабки и деды, врачи, соседи по палате и даже мертвый голубь под окном (точнее то, что от него осталось) – все они стали персонажами моего кино.
На роль антагониста я выбрал странного лысого деда из соседней палаты по кличке Фантомас. Хотя, скорее, это он выбрал меня. Только пока не понимаю почему. Каждый раз, когда мы пересекаемся с Фантомасом, он начинает неотрывно на меня пялиться. Не моргая, не обращая внимания на то, что я его вижу, не отвечая на какие-либо сигналы – просто прожигает мне душу своими бледно-синими пуговками, будто продумывая какой-то коварный план. Однажды, проснувшись в своей палате, я обнаружил, что он стоит прямо у моей кровати. По всем канонам фильмов ужасов. Формально он зашел стрельнуть у Димы сигарету, «заболтался» и остался на полчаса, но мы-то с ним знаем, зачем он приходил.
Роль «парня, который умрет первым» играет Черный. Кхе… Звучит, как стереотипная расистская шутка, но дело в том, что никто и правда не знает, как зовут этого бородатого паренька. Мы зовем его «Черный» исключительно в честь его спортивного костюма. Его классический «адик» по цвету темнее замыслов Фантомаса. Этот чувак, кажется, был самым большим психом из нашей компании. При всех попытках навязчивой дружелюбности Черный на подсознательном уровне вызывал у всех чувство тревоги, когда входил в помещение. В первую очередь, потому что он проводил в кабинете психиатра больше времени, чем все остальные пациенты вместе взятые, и при этом сам не мог толком объяснить, чем же он болеет.
Черный любил на что-то залипать. Он мог остановиться посреди разговора и начать пристально рассматривать чью-то куртку минут десять, не произнося при этом ни слова. Однажды Черный полдня просидел на краю своей кровати тупо уставившись в стену напротив. Я долго стоял рядом с ним, пытаясь удостовериться, что он хотя бы моргает, но у меня не получилось подловить этот момент. Я жалел Черного, всегда делился сигаретами и печеньками, но в борьбе против коварного Фантомаса у него не было никаких шансов. Он бы залип на что-нибудь блестящее прямо посреди ожесточенной погони, и лысый дед съел бы его с потрохами.
«Каждый раз в метро, когда прибывает поезд, в голове свербит вопрос “А что, если?” Разве так не у всех? Разве это не нормально? Вот тут, пожалуй, надо соврать»
За саундтрек в моем блокбастере отвечает соседка снизу aka Селин Ивановна Дион. У этой тети на первый взгляд самый забавный сдвиг в нашем отделении. Она очень любит три вещи: караоке, пунктуальность и Анжелику Агурбаш. Поэтому каждый день ровно в 14:00 по всему коридору начинает разносится надрывистое: «Я буду жить за тебя-я-я! Обеща-а-а-ю!» Мы с соседями сверяем по ней часы. Концерт начинается ровно в два, ни секундой позже. Во время дневного сна я никогда не ставил будильник. А зачем? Его я всегда могу выключить, а вот над песней Агурбаш не имею никакой власти.
Это было жутко смешно, пока я не понял, что у Селин Ивановны обсессивно-компульсивное расстройство. Это объясняет и ее сверхпунктуальность, и наличие странных ритуалов, и привычку мыть руки с чистящим средством, что буквально разъедает ее ладони. ОКР приносит сильные страдания своему носителю, хоть и кажется со стороны весьма безобидным и даже полезным сдвигом. Быть пунктуальным и чистоплотным – да это же просто замечательно! Но не когда ты считаешь, сколько раз ты провел зубной щеткой по зубам и идешь в душ каждый раз, когда просто увидишь издалека кого-то, кто покажется тебе грязным. Пообещал себе больше не смеяться над Селин.
Ну и остались только главные герои. Три «психшкетера» с тревожным расстройством из седьмой палаты: Димос, Женьдос и Журналист. Совместные просмотры «Манки Даст» по ночам тайком от медсестер и общая ненависть к местной хреновой еде (медсестры просят называть ее «диетической», но мы все же предпочитаем термин «хреновая») нас неплохо сблизили. Вместе мы должны были не дать Фантомасу меня изнасиловать, а также выполнить свои сольные геройские миссии.
Дима должен вылечиться и вернуть себе девушку. Диме двадцать шесть, он любит Mindless Self Indulgence, дешевые сигареты NZ и когда голос в голове помалкивает. В больнице он уже не в первый раз, говорит, что периодически сам ложится в стационар, когда понимает, что уровень самобичевания начинает шкалить. При тревожном расстройстве ты чувствуешь иррациональный страх перед будущим, боязнь совершить ошибку и перманентную ненависть к себе – не самый прикольный коктейль. Немного помогает алкоголь, но с ним Дима уже подвязал, потому что у этого способа тоже есть свои минусы. Шрамы на руке, которой он в порыве приступа разбил стеклянную дверь, – молчаливое тому свидетельство.
Женя – простой, добрый паренек, чье фото отлично бы подошло в качестве иллюстрации к статье «сельский автомеханик» в Википедии. Вечно мочащий коры, работящий мужичок в кепке и с цигаркой в зубах. Из тех, кто, не будучи особым красавцем, умудрялся быть первым парнем на деревне. Сольная миссия у Жени была соответствующая – закадрить симпатичную лаборантку, которая берет у нас кровь на анализы. Пока он с ней справляется даже с опережением графика – разочек он уже даже стрельнул у меня презерватив. Правда, утром, расстроенный, вернул его обратно.
Ну и я. А что я – завтра у меня начинаются обследования. Надо продумать, что говорить. Выдержать баланс: чтобы меня все-таки признали негодным в армию, но при этом не заперли в отделении пожестче. Да и неплохо было бы узнать, что со мной на самом деле – не просто же так я щелкаю «Фенибут» как конфетки M&M’s. Но это потом, а пока надо идти спать – свет уже вырубили. Надеюсь, Фантомас ночью не придет.
День 7-8
Сегодня у меня день психологических тестов. Тех самых, которые Дима на свою беду разочек заполнил на шару. Я на эти грабли наступать не намерен – сворачивайте смирительные рубашки. Кстати, о них: ни разу не видел ни одной за неделю пребывания в больнице. Решил загуглить.
Оказывается, в Беларуси смирительные рубашки уже давно вышли из моды. Мы в числе стран, которые практически отказались от их использования, вместе с Великобританией, Индией и Сингапуром. Но это не значит, что мы такие гуманные и передовые. В нашем случае дело в материальном состоянии больниц. Обычные вязки (эластичные ленты, которыми связывают конечности больных. – прим. 34mag) обходятся им куда дешевле.
В нашем отделении есть штатный психолог, но меня почему-то повели в главный корпус. Тут я слегка напрягся. Или этот психолог выше званием, или результаты прошлых обследований показали, что я реально поехавший.
Вроде ложная тревога – сидим с другими военкоматчиками у кабинета и ждем доктора. Сейчас она занята тем, что пытается расшифровать бессвязный бред какого-то дедка с шизофазией, а потом примется за нас. Даже как-то неловко ее отвлекать.
Вот и заветные тесты. Достаем двойные листочки, ручки, ставим циферки. Вопросов немереное количество, сидим уже больше часа. Среди них много личного. От отношений с родителями до подробностей интимной жизни. Стараюсь нигде не врать, но в голове сидит мысль о том, что шаг не туда может завести меня в «овощное отделение». Что приводит к внутренним противоречиям.
«Чувствовали ли вы когда-нибудь иррациональное желание смерти?» В смысле? Да каждый раз в метро, когда прибывает поезд, в голове свербит вопрос: «А что, если?» Разве так не у всех? Разве это не нормально? Вот тут, пожалуй, надо соврать.
«“Ну ничего, в армии побегаешь кроссы с автоматом – и все пройдет”. Боязнь такой реакции – одна из главных причин, почему я не обращался к психотерапевтам раньше»
Не считал, сколько было таких «соврать», но вышел я от психолога довольно подавленным.
– Ну что?
Дима встретил меня на курилке под нашим корпусом. Стрельнул у него сигарету, глубоко затянулся:
– Ничего, все нормально.
– Много о себе нового узнал?
Я промолчал.
В этот момент Фантомас, куривший на лавочке чуть поодаль нас, решил все-таки «не зассать и познакомиться»:
– Дайте сигарету.
Дима молча протянул пачку. Я старался не подавать виду, но внутри я был уже слегка на измене. Дед закурил, продолжая сверлить своим бледно-голубым взглядом мое бледно-зеленое после психолога лицо, и… начал громко и продолжительно пердеть. Знаю, возможно, это не очень приятно, но прочувствуйте правду жизни: я видел это вживую, мне было больнее. Не отрывая от меня глаз, с видом, будто ничего не происходит, Фантомас закончил свое грязное дело, бросил сигарету и ушел в отделение.
– И все? – смущенно произнес я. Это и был финальный бой? Я вообще проиграл или выиграл – кто-нибудь мне объяснит, что это было?
Дима был примерно в таком же шоке. Оставшуюся часть своих сигарет мы докурили молча. Дед-Фантомас больше не донимал меня до самой выписки. Если этот перфоманс и был его личным фетишем, то я, видимо, должен чувствовать себя грязным и использованным. Но ничего, кроме чувства недосказанности, я не ощущал.
«Я до сих пор боюсь заглянуть внутрь своей головы и найти там что-то серьезное»
День 12
На выходные меня отпустили домой. Большего счастья от того, что меня выпустили обратно в социум, я не испытаю уже, надеюсь, никогда. Я шагал по центральным площадям своего города под Red Hot Chili Peppers, с безумной, разрывающей лицо пополам улыбкой, словно Добби, которому пообещали свободу.
Сегодня, по заверениям заведующей отделением, должен настать день моей выписки. Раньше она говорила, что повышенный уровень тревожности подтвердился. Но, пока я отдыхал и вдоволь отъедался не «диетической» едой дома, появился один маленький нюанс. В одном из своих крайних интервью Александр Григорьевич уверенно заявил что-то вроде «кто не служил – не мужик» и «что-то у нас слишком много косящих – надо с этим что-то делать». После этого я практически не сомневался в том, что уйду из отделения с пустыми руками.
Так и случилось. С комментарием: «Тесты у вас сомнительные, конечно, – я бы посоветовала вам лечь к нам после армии», – мне вручили бумажку, где ничего, кроме «находился на обследовании с такого-то по такое-то», написано не было. Та же самая бумажка ожидала и всех прочих военкоматчиков, что лежали со мной.
На комиссии по подтверждению диагноза какой-то дядя, то ли проверяя меня, то ли просто потому что он мудак, на мои жалобы ответил: «Ну ничего, в армии побегаешь кроссы с автоматом – и все пройдет». Боязнь такой реакции – одна из главных причин, почему я не обращался к психотерапевтам раньше.
Вещи собраны, прощаюсь с ребятами. Им еще лежать здесь минимум две недели каждому. Обменялись контактами с Димой, договорились встретиться на воле, когда его заезд в «санаторий» тоже окончится. Обнялись и сфоткались на прощание на фоне главного входа в больницу.
Больше мы не виделись и не списывались. Довольно часто говорю себе, что надо бы (и, возможно, после этого материала все-таки напишу, в порыве ностальгии), но вечно откладываю на потом. И я знаю почему. Боюсь, что встреча с таким необычным товарищем напомнит мне о моих собственных проблемах.
За двенадцать дней в больнице я избавился от многих стереотипов. От отвратительного высокомерного разделения на «я» и «они» (пациенты). От иррационального страха перед врачами-мозгоправами. Я убедился, что психиатрия, несмотря на свою неосязаемость, – весьма точная наука, которой можно доверять. Но я до сих пор боюсь заглянуть внутрь своей головы и найти там что-то серьезное.
И меня самого от этого тошнит. Несмотря на странную моду, о которой я говорил в начале текста, мы все еще стигматизируем психические заболевания. Депрессию наши родители за болезнь не считают («Да что ты ноешь – всем бывает грустно!»). А от всего, что посильнее, – шарахаются. И не станешь же объяснять каждому встречному, что это не так страшно, что с этим можно жить, что главное принимать таблетки и наблюдаться у врача. Тебя автоматически записывают в изгои, стоит кому-то проболтаться.
И мы боимся, запуская свои сдвиги, которые можно было бы вылечить или успешно держать под контролем, если вовремя обратиться за помощью.
Мы должны изменить само отношение к ментальным заболеваниям – они ничем не отличаются от любых других. Просто сознание нельзя пощупать, в отличие от вздутого живота или сломанной руки.
Заботьтесь о своей кукушке, друзья, и тогда у нее будет меньше причин от вас улететь. А я пойду все-таки позвоню своему братану из седьмой палаты.