Интервью с «Петлей» на шее. Черепко – о кризисе 40 лет, любви и танцах

 

О режиме дня и уходе из театра

 

– С какими мыслями ты сегодня проснулся?

– Сложно сказать. Первый час своего бодрствования я провожу в сомнамбулическом состоянии, выполняю механические действия: чищу зубы, мою оставшуюся со вчера посуду, просматриваю ленту новостей, заправляю кровать. Но так не всегда бывает: когда я с похмелья, все происходит без какого-либо распорядка. Я могу заправить постель в 16:00, а зубы почистить в 17:00.

– Если взять день, когда ты просыпаешься без последствий вчерашнего, – во сколько ты обычно встаешь?

– Сегодня я встал в половину десятого. Это нормальный режим, он связан с тем, что я 20 лет проработал в театре (Илья служит актером Молодежного театра. – 34), а там работа почти никогда не начинается раньше одиннадцати утра.

– Почему «проработал»? Ты ушел из театра?

– Собираюсь. Решение принято, о нем все оповещены.

– И когда ты уходишь из театра?

– В июле.

– Почему решил уйти?

– Решил сконцентрироваться на главном. Графики стали мешать друг другу, и получается, что мне приходится в угоду группе отменять спектакли, что не всегда получается. Или, наоборот, отменять концерты. В результате обе стороны злятся, поэтому я решил выбрать сторону группы.

«Главное – перестроиться в режим своего возраста»

– О «концентрации на главном»: что для тебя главное сейчас?

– Главное – перестроиться в режим своего возраста. Мне летом стукнет 41 год, то бишь я разменял пятый десяток, и как раз с этой цифрой совпало время некоторого переосмысления того, что я делаю, как мне нужно поступать дальше.

Все началось с того, что утром после дня рождения я встал и сказал себе, что мне сорок лет. Сорок и сорок – всего лишь цифра. Но на меня эта цифра какое-то магическое действие возымела и после двух-трех недель осознания того, что мне сорок, ввергла меня в пучину не очень приятного состояния. Возможно, оно никак не выражалось снаружи, но внутри себя я понес какую-то странную личинку индифферентности. Вдруг я понял, что мне ничего не интересно, что я без оптимизма смотрю вперед, и для того, чтобы изменить это состояние, мне нужно совершить некоторое переустройство структуры своей смешной личности. Вот, потихонечку этим занимаюсь.

– Наедине с собой или ты с кем-то это проговариваешь?

– Не секрет, что я человек выпивающий – возможно, я это и проговаривал, но не могу вспомнить ни одного разговора на эту тему. Но, скорее всего, они были: либо косвенно, либо фрагментарно. Вряд ли я системно делился проблемой – и так все видно, чего делиться.

– Прошло какое-то время. Сейчас смыслы появились, снова стало интересно?

– Шок прошел. Я потихоньку перестраиваюсь: понимаю, что мне придется иначе организовать свою жизнь. Я собираюсь полностью отказаться от курения – посмотрим, как у меня это выйдет. Ухожу с работы, на которой я проработал двадцать лет. С алкоголем завязывать я не собираюсь, но хотелось бы себя в этом несколько ограничить: выпивать только тогда, когда этого действительно хочется, а не тогда, когда твое тело находится в тисках механической памяти – если твои глаза видят стакан, то рука обязательно поднимает его и подносит ко рту.

 

 

 

 

О мокрых следах и «Нирване» образца 1986 года

 

– В конце нулевых был всплеск внимания к новой беларусской музыке: появились «Петля Пристрастия», «Серебряная свадьба», «Кассиопея», Port Mone, много кто еще, и было ощущение, что плотину прорвало. Куда все это делось?

– Понятия не имею. Это возникло единовременно и очень непродолжительный период существовало как некий единый организм, но потом эта инфузория разделилась на туфельки. Все эти коллективы возникли в одно время, и это были хорошие группы с потенциалом – это можно доказать тем, что некоторые из этого списка существуют до сих пор. В отличие, скажем, от групп, созданных в 2010-х: они играли с энтузиазмом, рассчитывая на моментальный успех, выпускали 1-2 успешных альбома, а потом натыкались на стену и заканчивались. Те же The Toobes – поиграли, а потом разбежались по другим группам.

– У тебя есть какое-то ощущение неиспользованного шанса? Или вы выжали из этого успеха все, что могли?

– Нет, не выжали. Презентация «Петли Пристрастия» в московском клубе «Икра» в 2009-м была чудовищной: был отвратительный звук, мы не знали, как себя вести, и в целом не достаточно хорошо подготовились. Но мы еще живы, и после испытанного шока после неудачи начали чуть ли не заново: может быть, менее резво, но поступательно пришли к тому, к чему пришли.

«Был отвратительный концерт в Краснодаре, когда Соколов вышел к микрофону и поприветствовал публику: "Привет, дебилы!"»

– «Начали заново» – это с какого момента?

– Ну, мы оправились от шока и собрались с ребятами поговорить. Я помню, что у нас тогда был несколько напряженный тон беседы. Было похоже, что разговаривают две бандитские группировки: пытались подобрать слова, но в воздухе витало недопонимание.

В определенный момент Ваня сказал: давайте я буду заниматься менеджментом. Мы решили разгрузить Сашу Богданова (минский промоутер, один из создателей культ. центра «Корпус». – 34), который тогда нам помогал. Ему большое спасибо за то, что он все это добро консолидировал, пусть и не долго, но в силу разности музыкантов, их количества и преследуемых ими целей сделать это было невозможно. Собственно, это и ответ на твой вопрос о всплеске беларусской музыки. Так называемая роль личности в истории. Без Саши Богданова этого вообще бы не было.

Тем не менее в определенный момент мы решили облегчить Саше жизнь – тем более он тогда вплотную занялся «Серебряной свадьбой» – и делегировали это все Ване. Таким образом начался новый виток нашего совместного музицирования и поездок по городам и весям.

 

 

– Давай про «Кассиопею». Вы выступаете время от времени, но мне кажется, что у вас там все еще сложнее, Либерзон и Соколов – парни не самые простые. Или сейчас тоже повзрослели?

– С «Кассиопеей» все как всегда. Поступательно, черепашьими шагами движемся: 5 апреля будет концерт в «Граффити», посвященный возникновению мерча – у нас появились майки.

 «Кассиопея» на волне интереса к ней поездила неплохо и везде, где была, оставила мокрые следы, поэтому есть места, где нас видеть не хотят. А зря.

– Сейчас это было бы более аккуратно, вы бы не выпивали?

– Выпивали бы, но у нас же появился Артем Залесский, который каким-то образом организовывает все это действо. Так что когда двое отпадают, играет не один, как раньше, а двое, что уже не так уж плохо.

– Вспомнишь самый странный концерт «Кассиопеи»?

– Был отвратительный концерт в Краснодаре, когда Соколов вышел к микрофону и поприветствовал публику: «Привет, дебилы!» Я тогда даже рот не успел открыть. А люди там расстарались, пирожки какие-то напекли, но мы накачались в сраку и показали там «Нирвану» образца 1986 года. Это было какое-то страшное ползанье, дикий звук – мне жаль, что так произошло, потому что все можно было сделать лучше. Я не против того, чтобы ползать, но я за то, что музыканты ползали, а музыка звучала.

«Если я танцую, это значит, что я пьян, алкоголь – мой любимый партнер в танцах»

– Есть твоя личность в «Кассиопее» и лирический герой в «Петле» – они даже танцуют по-разному. Как работают эти переключатели?

– А ты под все песни одинаково танцуешь? Тут дело не в том, что ты сознательно себя к этому готовишь, просто у «Кассиопеи» такая энергия, а у «Петли» другая.

– Ты вообще часто танцуешь на чужих концертах, на тех же «Вагоновожатых» недавно ты очень рьяно отплясывал.

– В последнее время я меньше танцую. Сам не знаю почему: наверное, из-за того, что мне сорок лет. Но я планирую вернуться к этой практике, я люблю танцевать. Но если я танцую, это значит, что я пьян, алкоголь – мой любимый партнер в танцах. Трезвым – нет, шарниры не работают.

– А на сцене ты всегда чуть-чуть выпивший?

– Да. Однажды я поклялся, что никогда больше не выйду с группой «Кассиопея» трезвым, потому что на первых концертах, давным-давно, я принципиально играл трезвым, но был один случай, когда я перестал это делать. Я стою трезвый, обтекаю, а остальным по**й: один дудит в трубу даже в перерывах между песнями, второй все пустил на самотек, потому что бутылку водки распил, и уполз за дверь, и остался только я. А передо мной висит огромный экран с моим лицом крупным планом, и я вижу, какое у меня грустное лицо, мне от этого становится еще более грустно, лицо на экране грустнеет еще больше, и получается замкнутый круг.

– Какова правильная доза перед концертом, чтобы выйти, хорошо себя чувствовать и концерт прошел так, как должен?

– Ну, граммов 150-200. Это или виски, или коньяк, водку я как-то не очень. Пьяными в сиську мы уже давно не играли.

 

 

 

Фото: palasatka