Евгений Шадко – о «легкой» живописи и продажах картин за рубеж

 

О мастерской, депрессиях и социальных сетях

– Я родился в Борисове. В 16 лет, после девятого класса, поехал в Минск поступать в Глебовку [художественный колледж им. А. К. Глебова. – прим. 34mag]. Одно время приходилось ежедневно ездить на учебу из родного города и обратно. Прочитал много книг в электричках. Едешь – читаешь, возвращаешься – читаешь. Тогда было интересно изучать, например, письма Ван Гога: любопытно знать, как художник выстраивал отношения с людьми.

– Тебе нет восемнадцати, ты учишься в чужом городе. Бывало, что перебирал со свободой?

– Такие моменты были, у нас образовалась своя компания – делали музыку, выставки. Мы изучали Минск, его районы, например «готическую» башню. Все места облазили, и любимым зданием была высокая заброшка на метро «Кунцевщина», такая, знаешь, из трех башен. Мечтали, что у нас там будут мастерские: огромные кольца без стен с окнами. Красивый свет и простор.

– Сейчас у тебя есть отдельное пространство или работаешь в квартире?

– Работаю в съемной квартире. Это сталинка с высокими потолками на Тракторном заводе. Тема пространства для меня очень острая: мне нужно много места, чтобы работать, и в этом плане сильно помогает инстаграм: ты можешь работать где угодно, даже в Борисове, а люди из Парижа увидят твои картины.

– У тебя достаточно круто работают соцсети. Это планомерное ведение, раскрутка или ты просто заливаешь свои работы?

– У меня была цель хотя бы раз в неделю что-то выставлять. Если не картину, то набросок, не готовый холст. После выборов все сбилось – я не выставлял ничего нового, только сториз делаю.

«Мне казалось, что живопись, которой я хочу заниматься, уже умерла»

– В 2016 году ты говорил в интервью, что художнику достаточно для комфортного существования $ 2000-3000.

– Стараюсь избегать мыслей о заработках. Если постоянно думать о доходе, особенно когда открываешь какой-нибудь Onliner и видишь график сопоставления зарплаты айтишников и людей в провинции – это демотивирует. Неуверенность в завтрашнем дне, нестабильность прибыли накладывает отпечаток на принятие решений и построение планов. У художников периодами бывают успешные и неуспешные времена. И это не вопрос одного месяца, иногда это длится годами.

– Расскажи о продажах за рубежом. Когда продал первую картину?

– Продажу первой картины уже не помню. Но я считаю, что многим авторам гораздо выгоднее продаваться за рубежом, нежели дома, в Беларуси.

Если зайти издалека, то долгое время я находился в депрессии в плане живописи. Мне казалось, что живопись, которой я хочу заниматься, уже умерла, что это не современный подход. Этот период длился долго, я почти не работал, постоянно откладывал процесс, искал компромиссы с собственными желаниями, примерял чужие шаблоны. Но в один момент понял, что мне важно делать то, что для меня ценно, и с того времени стал вести соцсети. В 2017 году создал инстаграм-аккаунт, отказался от всех подработок и сделал акцент только на живописи. Неожиданно пришли заработки. Я ощутил поддержку, увидел заинтересованность – и мое внутреннее состояние начало восстанавливаться.

Понял, что, во-первых, не стоит возвращаться к случайным подработкам, а во-вторых, мнение других людей не так уж важно. Важно собственное ощущение живописи. Для меня живопись является языком и способом коммуникации.

Концептуальное искусство и перформансы мне интересны лишь как зрителю. Я хочу узконаправленно заниматься современной живописью и вывести этот язык на новый уровень. Если другой человек не знает, как разговаривать на нем, – это не мое дело.

Философия проста: мое искусство всегда должно быть в итоге легким, несмотря на серьезность затронутой темы или глубину изображаемого. Работу «Пушкинская» я начал делать в августе, после событий, которые произошли в это время. Работа очень депрессивная и тяжелая, закончить ее было сложно. Я предпринял все возможное, чтобы выйти на легкость. Правда, из легкого там только форма. Содержание по-прежнему острое и болезненное.

 

 

Я хотел сделать акцент на молодых парнях, на новом поколении. Такие храбрые безбашенные парни, которые в первые дни протестов вышли в свои районы. Если бы не они, мне кажется, ничего бы сейчас не происходило в плане изменений в обществе. Их храбрость помогла нам всем. Ну и белые цветы – отсылка к всеобъемлющей любви и заступничеству. Если бы не поддержка беларусами беларусов, у нас бы тоже ничего не вышло.

 

 

Как появляется новая картина Евгения Шадко

– После Глебовки ты по программе Калиновского поступил в Польшу, в Торунь. Считаешь важным для себя этот этап?

– Смотри, многие спорят о том, что должно быть в современном обучении. Одни говорят, что образование не должно строится на академизме, другие считают иначе. Мне кажется, очень плохо, когда художник не умеет рисовать. Он не может выразить в полной мере свой потенциал. Должно быть всестороннее развитие. Студенты в Польше рисовали плохо. Я, когда после Глебовки приехал, ужаснулся: они ничего не могли закомпоновать в формате, не соблюдали пропорции. Это одна крайность. Другая – когда у выпускников заученное мышление, они научились завершать работу так, чтобы она нравилась профессору. Но после академии эта схема не работает. В живописи необходимо идти на риск.

– Давай поговорим о том, как зреют твои работы. Делаешь ли эскизы, долго ли вынашиваешь идеи? Как приходит понимание того, что ты хочешь сделать?

– Для меня первостепенно внутреннее состояние. Не важно, что я изображаю: лицо, фигуру или абстракцию, – это только объект. Изначально на полотне может находиться три-четыре фигуры, а в итоге остается одна или полторы. Интересные находки перетекают на другие холсты. Я не могу примитивно подходить к созданию работ и стремлюсь вложить в процесс весь свой опыт. Пусть с ошибками, но без тяжести и страха.

Для меня современная живопись – баланс легкости, глубины и сострадания. Часто я пролистываю инстаграм, нахожу то, что мне интересно, делаю скриншот. Могу сделать набросок понравившейся фигуры, сюжета, потом доработать это и оставить в голове. Использую Photoshop для поиска композиции или цветовых решений, оставляю на время, через неделю добавляю что-нибудь еще. Жду, пока картинка срастется и выльется в работу, которую мне захочется написать. В процессе все может измениться много раз. Чтобы отучить себя от боязни испортить, я люблю начинать одну работу сразу на трех-четырех холстах. Это мое поле для поиска.

«Мое искусство всегда должно быть в итоге легким, несмотря на серьезность затронутой темы»

– Ты работаешь с холстами разных размеров. Диктует ли форма содержание?

– Если взять двухметровый холст и покрасить в какой-нибудь цвет, уже сам цвет будет влиять на чувства. Мне всегда нравился этот простой механизм. Работа с большими холстами затратнее по времени: на то, чтобы заменить один цвет на другой, иногда уходит несколько дней. Но мне нравятся форматы, которые не вмещаются в легковое авто, – это всегда вызов.

– Есть страх перед большим холстом?

– Меня волнует страх перед новой работой – как ощущение, что начинаешь с чистого листа, словно никогда не рисовал до этого. Будто впервые берешься за холст, рассматриваешь поверхность в поиске подсказки, как начать.

Есть такая концепция, что белый холст – это идеальное состояние. Повесил на стену – можно уже ничего не рисовать, это законченная вещь. Потом ты его портишь, создаешь проблему, он становится тяжелым и неприятным. Завершаешь работу, когда понимаешь, что холст доведен до состояния легкости. Когда он перешел в качество другого идеального состояния.

– Могу ошибаться, но мне кажется, что в твоих работах я видела много знакомых лиц.

– Возможно, но я не знаком с ребятами, которых пишу. Могу забрать что-то из снимка инстаграм себе: поворот головы, челюсть, уши оттопыренные.

– Почему я задала этот вопрос: ты очень четко схватываешь образы, но не подписываешь работы. Например, образ Лукашенко, который гулял по интернету. Давно ли ты написал тот самый портрет?

– У меня их три. Один из них был продан на аукционе Vladey в Москве. Эти портреты начал писать давно, один из них – еще до протестов. Конечно, в них была и ненависть, и злость, но одновременно с этим было желание обезоружить его, показать, что все мы уязвимы.

 

 

– Появлялись мысли уехать из Беларуси сейчас?

– Такие возможности были и раньше, но раньше это было более актуально. Сейчас все меняется в лучшую сторону, есть надежда. Все видят, как изменилась атмосфера: люди проснулись, ожили, пошла волна перемен. Поэтому у меня нет желания уезжать. Если прежняя разрушительная апатия вернется – буду думать. Сейчас однозначно нет.

 

 

География внимания: от Минска до Мельбурна

– Знаешь ли ты своего зарубежного покупателя?

– Чаще всего мои работы едут во Францию, Италию, Германию. Абсолютно разные люди покупают, бывает, просто любители искусства, бывает, художники, есть серьезные коллекционеры из Германии и Италии, у них свои галереи. Самые дальние точки, куда приходилось отправлять работы, – Чикаго, Бразилиа и Мельбурн.

– Когда пересылаешь работу за границу, много волокиты?

– Первое, что нужно сделать, – получить в Минкульте документ, что твоя картина не представляет исторической ценности для Республики Беларусь. После остается упаковать работу и выбрать способ отправки. Можно использовать курьерскую службу или «Белпочту». Для сравнения: стоимость курьерской службы UPS для отправки небольшой работы из Парижа в Минск – € 60, а из Минска в Париж будет уже € 140. На «Белпочте» тарифы ниже и работают четко.

На таможенном бланке пишу страховой взнос € 15. Знаю, что именитые авторы тоже указывают минимальный страховой взнос, хотя их работы стоят по € 10-20 тысяч.

– У тебя были успешные выставки за рубежом?

– Участвовал в Арт-Маркете в Будапеште, когда жил там. Мне очень понравилось в Будапеште, там есть такая штука: богатые люди скупают красивые старинные дома и делают в них ремонт, одновременно бесплатно сдают часть помещений для мастерских.

Сейчас жду, пока смогу выставиться в новом пространстве. У меня есть арт-агент в Италии, она сама ищет возможности для выставки. Какие-то небольшие проекты уже прошли благодаря ей в Италии и в Лондоне. В Лондоне была коллективная выставка, там я представил четыре работы.

– У тебя недавно был художественный квартирник в Минске. Туда можно было приходить с улицы или это была тусовка для своих?

– Можно было приходить, если знаешь куда. У нас не было анонсов, но в первый день пришло много людей, во второй день пришло еще больше. Мы решили, что можно нигде ничего не публиковать, все равно будут приходить люди. Так и получилось.

Участвовали Таня Кондратенко, Игорь Тишин, Катя Пашкевич и я. Мы познакомились совершенно случайно. Это удивительно, что мы все сдружились, обычно среди художников сложно найти такое взаимопонимание. Организовали квартирник сами. Нас поддержали искусствоведы и кураторы. Художники представили по 2-3 картины.

«Самые дальние точки, куда приходилось отправлять работы, – Чикаго, Бразилиа и Мельбурн»

– Расскажи о выставке «NON PLACE», которая проходит в «Арт-Беларуси». Это твоя самая крупная выставка на родине?

– Да, если говорить о живописи. Кажется, работ 12 выставляю. Это коллективная выставка: выставляются Таня Радзивилко, Игорь Тишин, Таня Кондратенко и я.
В Беларуси у меня были также хорошие проекты в галерее современного искусства «Ў»: «Структурызацыя», «BECOMING AN ARTIST. Станаўленне ў чатырох гісторыях» и персональная «E s c a p e».

Во время «E s c a p e» был как раз период сомнений в живописи, поиска своего языка. Загрунтованные белые холсты лежали по периметру галереи, висела живописная работа, на ней была нарисована та часть галереи, в которой она висела, и эту же часть галереи снимала камера, передающая изображение в интернет и на проектор. Проектор высвечивал изображение на картину. Таким образом посетитель, заходя в галерею, видел себя на картине и попадал в трансляцию на YouTube, которая длилась круглосуточно. Люди обнимались на фоне картины, были две девушки, которые попытались утащить один холст с пола, но не справились и бросили.

 

 

– Насколько этично проводить выставки и другие культурные мероприятия после 9 августа?

– Это не развлечение, а способ поддерживать и вдохновлять друг друга. Я понимаю людей, которые просто не могут сосредоточиться и работать, но это важный внутренний процесс преодоления уныния. Во время работы над «Пушкинской» и «August night» я погружался в это состояние безумия и страха, мне было важно, чтобы мои герои после полученных травм остались человечны. Надеюсь, что этот опыт, пережитый в процессе создания работы, передается и зрителю.

 

«Пушкинскую» и другие работы Евгения Шадко можно посмотреть до 1 ноября на выставке «NON PLACE» в галерее «Арт-Беларусь».

 

Фота: Таня Капітонава