«Пятница» – новый постапокалиптический рассказ Виктора Мартиновича

Пятница

Урок 1. Межличностная коммуникация. Основы ведения домового хозяйства. Отшельничество. Бунтари.

Меня разбудила третья половица от входа. Еще дед называл ее говоруньей. Уж сколько лет живу, а каждую пятую зиму приходится доску поднимать и новый комелек (подсказка Сири: нарратор в своей речи употребляет простонародные, диалектные, а иногда и просто неверные слова; тут правильно: чурбанок) подсовывать – прежний спревает в труху. Клямку (подсказка Сири: диалект. – щеколда) можно тихонечко снять, даже дверь без поскрипа ссунуть, а уж половица не сплохует, всегда побудит утиным кряканьем.

Я резко привстал на кровати. Тишина. Приник к теплому боку печи: неужто приснилось? Но нет, в хате точно кто-то ходил. Шаг мягкий, торопкий.
Вот опять, третья половица. Кто-то есть.

– Кешка? – я постарался, чтобы мой голос звучал весело, а сам лихорадочно вспоминал: ружье осталось в комнате, при входе. Первые годы, укладываясь, всегда клал у кровати, еще и нож дедов, охотничий, под подушку с собой волок. А потом как-то отпустило: людей тут не хаживает. – Кешка-Какешка! Ты, что ль?

Я знал, что это не Кешка. У Кешки шаг тяжелый. Да и не полез бы он в дом. Тем более – ночью. В прежние годы я менял у Кешки шкуры на крупы и патроны. За мешок сушеных щук можно выторговать до двух пачек соли, а ничего иного мне и не нужно: даже в сахаре потребы нет, как ульи завел. Но Кешка не появлялся уже с пяток зим. Медведь его сгрыз, что ли.

Чтобы посмотреть альтернативные варианты развития действий и диалогов, нажмите здесь.

Тот, кто ходил в гостиной, притих, а потом резко, в три шага, рванул. Дверь в спальню охнула под ударом ноги, мне в глаза ударил яркий свет. Но не тот, что дает лучина. Мертвый, бело-направленный, ровная узкая полоса. Я так перепугался, что натянул на себя одеяло, по-страусиному пытаясь занырнуть обратно в кровать. Вошедший хмыкнул, видя мою беспомощность. В луче красноречиво мелькнуло автоматное цевье и пальцы – мне показалось, что каемка вокруг ногтей – в запекшейся крови. Любой, кто разделывал дичь, знает, как сложно от этой каемки избавиться. Мой гость, возможно, разделывал вовсе не дичь. Фигура была невысокой, но пухлой. Подержав на мне слепящий свет, фигура скомандовала:

– Руки.

Голос, что интересно, был женским. Я, не понимая, зачем тут мои руки, протянул их вперед.

– Вверх, дурень! Вверх руки! – гостья снова хмыкнула. И, пока я задирал их над головой, уточнила: – Дома есть кто?

– Один я, – пожал плечами.

– Точно? Не ври мне, дед, найду кого – пристрелю.

Я отметил, что в прошлый раз, когда ко мне обращалась женщина, я был не «дедом», но – «парнем».

Чтобы посмотреть альтернативные варианты развития действий и диалогов, нажмите здесь.

Пришедшая отодвинула меня стволом к стене и быстро отбросила подушку, видно, проверяя, нет ли там ножа. Этот жест меня почему-то успокоил: налетчица явно была салагой – если бы я хотел вступить с ней в потасовку, я мог сбить ее с ног, отведя от себя ствол.

– Грабить будешь? – спросил я скорее приветливо.

– Не смеши. Ты же Пятница. Что у тебя брать, кроме тощих кур.

– А от курей я отказался, кстати, – усмехнулся. – Завел было, да половина передохла, половину хорь унес. Не пошло. Мое дело – охота. Ну и порыбалить, конечно.

Дуло автомата ушло вниз, фонарик продолжал бить мне прямо в глаза.

– А почему Пятница, кстати? – поинтересовался.

– Так называют ту хипстоту, что решила в крестьян перекинуться, когда с вирусом припекло. Пятницами. Роман был такой у Стивенсона (подсказка Сири: роман “Робинзон Крузо” написал Даниэль Дефо). Пятницами либо корманьйонцами. Раньше деревни знающие люди заселяли. Селяне. Деревенские. Ну а потом из городов подтянулись эти новые дикари. Которые дрова принтером колоть пытались. Давно самоизолировался?

Она сказала это без всякого нажима, мы уже теперь просто балякали, как мне показалось.

– Да кто ж те зимы считает. Волос в бороде седых не было.

– Сейчас ты весь белый, дедуля. На каком уровне смертности ты слинял?

– Ты о чем сейчас?

– Началось все с двух процентов. А потом вирус вернулся и стал мутировать. И смертность все время вверх шла.

– А, ты об этом. Я как-то не запомнил. Половина, что ли. Половина заболевших мерла.

– Были времена, – она коротко вздохнула. – Сейчас 98 процентов. Заболел – через пять недель – жмур. Замерзла я люто, шла всю ночь. Чаю сделаешь?

– Вот это разговор, – улыбнулся я.

\\\\\\\\\\ERROR YOUR ANDROID UPGRADES VRSN 49.5///////////SYSTEM REBOOT\\\\\\\\\\\\\\MEMORY LOAD

На загнетке (подсказка Сири: тут нужно – на горниле) печи ворчал закипающий чайник – тонкий мятый алюминий, – нашел на чердаке в первую же зимовку. Новые стальные чайники грелись хуже. Я выкресал кременьком искры, затеплил березовые отески в щепаке на столе, но комната продолжала утопать в потемках. Я крякнул и извлек из печурни толстую свечу. Гулять так гулять. По случаю гостей. В горнице стало светло, моя гостья, устроившаяся у печи, расстегнула соболиную шубу, подол изрядно изгваздан в слякоти. Автомат она поставила рядом с моей винтовкой – топор войны закопан, можно общаться без оглядки на оружие.

– Я Рита, – представилась она, и я назвался в ответ.

Под массивной шубой – худенькое лисье тело. Лицо красивое, как у дамы с горностаем да Винчи, бумажная картинка над кроватью. Только взгляд – цепкий. Что тот репей. Как будто видела больше, чем следует видеть человеку.

– Ты кто был, пока не съехал? – она хлебнула чаю и, конечно же, обожглась, и ругнулась, и тут хмыкнул уже я.

– Философию преподавал в университете.

– Философию? Преподавал? – она даже перестала махать рукой у обожженных губ. – Сильно ж тут опростился!

Ее живот, раззадоренный чайком, громко заголосил: голодна была девка, если всю ночь шла сюда по лесам.

– Я потому и рванул так давно. Какой смысл в преподавателе философии в мире, где единственное полезное знание – как развести огонь при дожде в лесу и как добыть еды в мире без гипермаркетов. Я когда уезжал, еще казалось, что в городе выжить можно, хотя еду уже не продавали, а распределяли.

– В городе и сейчас выжить можно! – она сделала осторожный глоток.

– Ты ж сама говоришь: 98 процентов заболевших мрут.

– Для того и нужно зонирование. Карантин. Кластеры.

– Я обустроился тут и никогда в город не вернусь.

– А зря, дед. Человек – он ведь только в городе человек. А тут, в лесу, не сильно от зверя отличен.

– По мне так скорее вы, те, кто в городах, – звери. Причем такие звери, что в лесах таких нет.

Тут Рита закашлялась. Кашель набухал в ней раскатами грома и сотрясал так, что она едва не смахнула со стола чашку локтем.

– Ты не больна часом? – нахмурился я.

– А ты думаешь, что кашель – по-прежнему симптом? Как 20 лет назад? – она почему-то сжала руки, спрятав ногти в кулачках.

– А нет?

– Вирус мутировал. Симптомы сейчас другие.

Перевела на другую тему:

– И что ты тут делаешь? Чтобы умом не тронуться? Книжки, что ли, читаешь?

– Зачем книжки? – улыбнулся я. – Начитался книг в свое время. Шибко они мне спонадобились, когда университеты закрылись?

– Прибрал заслонку – из печного нутра дохнуло растревоженным жаром. Поворушил угли ухватом, поддел чугунок.

– Несладко тебе тут было, видно? – сочувственно спросила она.

– Поперву вообще думал, сдохну. Ничего не умел. Ни воды вытянуть, ни дров раздобыть. Это ж сосну мало вальнуть – ее ж поди приволоки. Напили. Потом с колуном танцуй. Но холод – хороший учитель. Когда весь день вокруг козлов скакал, а потом заснуть не можешь, бо под одеялом в собачьих носках ноги мерзнут, – руки как-то сами топору учатся. К первым оттепелям уже освоился.

Небрежно метнул на стол перед ней таган и торжественно водрузил на него булькающий котелок.

– Угощайся, Рита.

– Ух ты. Пахнет как! – она была так голодна, что попыталась полезть в чугунок рукой, но я предостерегающе прикрикнул и протянул ей деревянную – сам строгал – ложку с длинной шеей.

– Это что? Крыса? – спросила она, катая языком по рту раскаленный кусок.

– Зачем крыса? – усмехнулся я. – Крыс вы там в городах смакуйте. А это – оленина. В лесу оленей – тьмища.

– Да, я шла, видела. Следами все усыпано.

– Вооот, Рита. Лес – моя книга, – улыбнулся я. – И эта книга поинтересней будет, чем та, что философы за три тыщи лет понаписали. Хотя бы потому, что у книги леса есть продолжение. А у той – нет.

Я нехотя ковырнул из чугунка оленины и уточнил:

– Я одного не понимаю: ты как мое зимовье нашла? Тут на пятьдесят километров не то что села – даже дороги нет, сплошная нераскатанная белая целина.

Девушка тронула браслет у себя на руке. Перед ней вспыхнул, разворачиваясь, яркий экран, на нем – подробная карта с прочерченным тоннельчиком маршрута.

– Я не к тебе шла. Я в Лозно иду, – сказала Рита с набитым ртом.

– В Лозно? – переспросил я.

– В Лозно. Тут недалеко, на юг.

– Недалеко? 67 кэмэ – пишет твое диво-дивное, – проговорил я то, что увидел на экране. – Я сколько тут живу – не слышал, чтобы в Лозно что-то осталось. А это что такое? – я кивнул на экран.

– Гугл Карты. Последняя версия.

– И ты от самой столицы топаешь? Сколько ж ты прошла?

– Сегодня – седьмая ночь. Иду по темени, меньше шанс натолкнуться на патруль. А днями отсыпаюсь. Ищу остатки селений по пути, заворачиваю в дома. Иногда везет, иногда – нет. Позавчера в каменном коттедже спала, у настоящего камина. В баре даже коньяк нашелся, а хозяева прижмурились, видно. Но в доме мертвечиной не пахло, хотя наверх я не поднималась. А три дня назад к Гутово вышла, крюк в три кэмэ делала, а там – сожжено все. Видно, дезинфекторы поработали. Когда они ездили еще. Пришлось в корне дерева раскопать такую, знаешь, берложку и спать. Ну как спать? Ты, наверное, знаешь, какой сон, когда холодно.

– Знаю. Можно не проснуться.

– Я нормально. Я не могу умирать. Нельзя мне. Там, видно, и подстыла, – она позволила себе закашляться, из ее рта разлетелись ошметки мяса.

– Гугл Карты, – посмаковал я фразу из погибшего мира. – Гугл Карты. Надо же! И что, ты хочешь сказать, в городах еще электричество осталось?

– Не в городах, а в городе, – поправила она. – Город теперь один. Все, кто по-городскому жить хотят, – отовсюду стекаются. А там – шестиметровая стена и распределение. По полезности.

– И кто ты? По-городскому?

– Я IT-хип. Кодинг и тестировка. Но третий уровень. То есть без доступа к госзаказам. Ни банкетника, ни бэкап-страховки, ни других боярских ништяков.

Рита откинулась на стуле и посмотрела на меня с вызовом.

– Такой же пролетарий, как и ты. Только жру крыс, а не оленину. Зато электричество есть – мне как IT-хипу по работе полагается.

Я достал жбанок с медом, снял прикрывавшую его бумажку и ковырнул ложку себе в чай. Кивнул ей угощаться.

– Так оставайся здесь, Рита. Работы хватит. И еды. Огород у меня. Рыбка. В лесах – дичь. Патроны скоро выйдут, но я силки на птицу ставить наловчился, – мой голос дрогнул. Я понял, что выгляжу комично, ее губы и правда разъехались в издевательской улыбке.

– В жены зовешь, дед? А что, тебе морделю побрей, блох из шевелюры вычеши – может, ты еще и ничего. Зверей вон из леса еще таскаешь. Но, – она скомкала улыбку и сказала неожиданно сердечно: – Нельзя мне застревать. Мне в Лозно нужно. Я не имею права не дойти.

Чтобы посмотреть альтернативные варианты развития действий и диалогов, нажмите здесь.

Ну и хорошо, – произнес я после паузы. В окне набрякал серым рассвет. – В Лозно так в Лозно. Ложись отдыхай, ввечеру затоплю тебе баньку, поживешь тут пару дней и пойдешь в свое Лозно.

<<<<<<<<<<<<<<ERR 606//////////SYSTM CRSHD//////////RELOADING STORYLINE>>>>>>>>>>>>>>>>

В сосоннике под домом почти сразу срезал зайца. Сдобрил найденными в леднике остатками розмарина, сходил в стопку за картошкой – многая уже померзла, сморщилась, но в глубине свала удалось найти три жмени не проросшей. Вскрыл банку томатной пасты, окружил зайчатину резанным на круг гарниром, сдобрил соусом и выправил томиться в печь.

Ох и вкусно будет!

А тогда набрал охапку березы в поленнице, кочегарил печь до бордового камня, плескал моего фирменного отвара, покуда не услышал хлопок вместо шипа, понял: соспела парная, время! Залез на верхний полок, держался там до седьмого пота, обвалялся в снегу, омылся чистой водицей с родника. Да снял с гвозда ножнички дедовы, старые, шершавого метала, обвострил их каменюкой да скуб космы, что из лица наросли. И долго их пришлось кромсать и снова точить ножницы, ибо тупились. И бритва нашлась, лежала в сухих сенях, поэтому не заржавилась, и шорхал ей по щекам, набравши ковш горячей воды в котле. А потом растер щеки снегом и не узнал себя в осколке зеркала. Скормил топке еще березы, чтобы банного жара хватило для Риты.

Солнце коснулось елок, потом застряло меж сосновых стволов, заливая бревна хаты закатным румянцем, а гостья моя все не поднималась. Я уж и дверями грохотал, и топал, и зайца с печи достал – чтоб слюни спящей во рту вскипели, а Рита не ворушилась. Когда стемнело, зашел в спаленку, тронул ее за плечо и сразу отдернул руку. Открыла глаза, губы спеклись.

– Жар у тебя, Рита, – сказал. – Видно, сильно ты подмерзла. Чтоб не воспаление легких это было. Гидроксилохлорохину у меня нет.

– Все нормально, – она спустила ноги с матраца и закашлялась. – А ты кто вообще? Вчера тут какой-то бармалей жил.

– Я это, я без бороды, – улыбнулся ей. Затем разглядел: – У тебя на пальцах кровь. Ты кровью харкаешь? Туберкулез, что ли?

– Все нормально, – она равнодушно вытерла руку о джинсы. – Сейчас расхожусь. Простыла. Вчера тоже так было. Как поднимешься тяжело, потом силы откуда-то берутся.

Я ожидал, что она охнет, завидев зайчатину, но гостья только тяжело опустилась на стул и равнодушно подцепила несколько кусков.

– Сегодня у нас заяц-беляк а ля помодоре с помм-де-террным гарниром. Заяц-беляк отличается от своей летней серой версии также, как красное вино отличается от белого! – попытался я ее развеселить. Она тронула свой браслет, снова вспыхнул экран, в левом углу: 38,2 С, по центру, красным: (ЭСТИМЕЙТ) ДНЕЙ: 8.

– Я тебе баньку затопил, – анонсировал я. – На березовых дровах. Тут сосны и ели кругом, за березой 3 кэмэ надо итти. Так что ты оцени сервис, ну!

Рита медленно посмотрела на меня и выдавила:

– А ты красивый, Пятница. И молодой еще совсем. В другой жизни я бы, может, и поробинзонила тут с тобой. В другой жизни.

– Если поела – пжалте париться! – анонсировал я.

– Какое париться, – вздохнула она. – Жар у меня. Да и некогда. Мне в Лозно надо. Я в Лозно иду. Мало времени осталось. Очень мало.

– Что в Лозно-то? – не вытерпел я.

Она долго смотрела на меня, потом ковырнула зайца, пожевала, и все это время колебалась. Говорить – не говорить.

– В Лозно – страновой склад эпионы.

– Чего склад? – не понял я.

– Эпионы. Там ее тысячи галлонов. Штабеля из канистр. Специально спрятали далеко от столицы, чтобы исключить набеги и штурмы.

– А что такое эта пиона?

– В смысле? – она откинулась.

– Когда я уходил из города, о таком никто не говорил.

– Вот человек, который не знает эпиону, – она посмотрела в окно. – Это как сто лет назад взрослому объяснять, что такое деньги. Или воздух. – Тут Рита повернулась ко мне и глянула пронзительно, прямо в душу. – Ну смотри: испанка и Вторая мировая привели к тому, что люди придумали антибиотики. Лекарство от инфекций, от бактерий. От всего, кроме вирусов. COVID привел к тому, что люди придумали эпиону. Сначала выделили ее из мурексов, а потом научились синтезировать. Эпиона лечит вирусы. Все вирусы, включая Эболу, ВИЧ и модификации короны. Чего люди не могли предвидеть, когда радовались появлению эпионы, – так это тому, что она будет не для всех.

– Не для всех? – удивленно повторил я.

– Не для всех, – утвердительно кивнула Рита, и губы ее сжались. – Потому, что войн больше нет. А вдобавок к эпионе люди придумали мемори-бэкап, дигитальную страховку и транспланты. Что сделало часть из них теоретически бессмертными. Из регуляторов численности – только корона. А еды все меньше. Ты говорил, ее при тебе уже не продавали, а распределяли. И тут – эпиона.

Рита замолчала, и я подложил ей стремительно застывающей зайчатины.

– В мире дикого капитала и наживы, – она голосом выделила иронию по поводу озвученного штампа, – в Новых Америках, в Чжунго эпиона досталась только богатым. Ну а в наших широтах деньги никогда не решали. У нас не деньги. У нас – порядок. Сословия. Эпиона доступна начиная с класса Боярин 1C, Мытарь 3F, Судия 5K. А я – Хип из последних. Две недели назад корону нашли в нашем кластере.

Рита положила ладонь на стол и с силой вдавила подушечки пальцев в столешницу. По каемке ногтей проступило черное.

– У меня две дочки: Зима и Весна. Первой заболела Зима. Закровили ногти. Первый симптом. Кластер замкнули на изоляцию. Но я вырвалась, я знаю лазейки: программила системы безопасности. Поэтому и про Лозно слышала. – Помолчала и снова вперила в меня свои глазищи: – Пойдешь со мной? Ты точно заразился – виральность у этой дряни огромная. Наберем много, что не используем – оставим в зараженном районе: всем желающим.

Чтобы посмотреть альтернативные варианты развития действий и диалогов, нажмите здесь.

– Я по людям не стреляю, – ответил твердо. – Если дано умереть – умру лучше.

– В Лозно нет никаких людей, дурень, – вздохнула она. – База охраняется дронами. Чтобы “исключить человеческий фактор”. Там, где у нас люди, – всегда бардак. По дронам-то ты не против стрелять, нет? Тогда собирайся.

Замыкая хату, я замер и повернулся к Рите:

– Можно я тебя обниму? Перед тем как встанем на дорогу? Вирусы нас разучили взаимному теплу.

Она распахнула свои крылья, большая мягкая птица, и я прижал ее к себе. Мы стояли так, под навесом из звезд, и стоять хотелось очень долго.

Рита погибла во время штурма бокового входа F24 в складохранилище Лозно от залпа парящего дрона-разрядника. Я умер, напоровшись на прыгающую мину у южного склона городской стены, на которую должен был залезть, чтобы донести эпиону Ритиным дочкам, Весне и Зиме. В виду уникальности накопленного мной опыта моя память была забэкаплена в Учебник по Отшельничьему Садоводству для детей классов Опричник 6Т, Боярин 3Н, Дворовой 8X.

Вопросы для самопроверки
1. Стоит ли заговаривать с незнакомцами?
2. Где нужно держать оружие во время сна?
3. Как правильно топить баню?
4. Допустимо ли воровать эпиону и замышлять бунты против державы?

Попробуйте пройти главу, выбирая ответы и действия, которые исключат смерть Героя.

К Главе 2. Лекарственные и ядовитые травы. Садоводство. Рыбная ловля.