Самоубийство через поэзию: интервью с «Аигел»

18 ноября электронный хип-хоп дуэт «Аигел» впервые приезжает в Минск и даст большой концерт в «Корпусе», где презентует дебютный альбом «1190». Мы расспросили музыкантов о русском шансоне, «мужском» и «женском» в песнях группы и о том, как репрессивность системы дает почувствовать свободу. Или закупоривает наглухо.

 

 

Проект «Аигел» был создан весной 2017-го музыкантом Ильей Барамией («СБПЧ», «Елочные игрушки», 2H Company) и казанской поэтессой Айгель Гайсиной. Айгель, чьего жениха несправедливо осудили за покушение на убийство, обратилась к Илье с просьбой придумать музыку для спектакля на основе стихов ее книги. Но в результате общения вместо постановки получился совместный музыкально-литературный проект «Аигел». В апреле был выпущен дебютный альбом «1190», в конце августа – клип на песню «Татарин», группа выступила в «Вечернем Урганте», активно гастролирует и впервые приезжает с концертом в Минск. По желанию артистов мы письменно расспросили каждого из них по отдельности.

 

 

 

 

 Отвечает Илья Барамия 

 

– Илья, ты живешь в Санкт-Петербурге, Айгель – в Казани. Ты присылаешь ей музыкальные наработки, она пишет песни на тот бит, который для нее «стрельнул». Однако с момента создания группы у вас уже было более десятка выступлений, а значит и совместных репетиций. Стали ли вы придумывать песни во время репетиций или дистанционное общение – это часть творческого метода «Аигел»?

 Илья:  Репетиций было где-то в два раза меньше, чем выступлений. Даже саундчеков было меньше, чем выступлений. Это такие вынужденные условия, к которым приходится приспосабливаться. Репетируем на чеках. Перед предстоящей серией концертов Айгель специально приезжает пораньше, чтобы мы смогли нормально пару дней порепетировать и освоить некоторые новые концертные железки. Дистанционно работать сложно, больше времени уходит. Но возможно.

 

 

– Не смущала ли тебя изначально тюремная лирика Айгель?

 Илья:  Меня ничего не смущало. Главное, чтобы получались интересные песни. Тем более это не тюремная лирика – это нечто иное. Такого описания и со стороны, и изнутри одновременно я не встречал никогда. И это ведь не какой-то выбранный жанр – это практически дневниковые записи, это документалка, поэтому это честно. Сложно было сцепить это с музыкой воедино – изначально Айгель обратилась со стихами, и очень много материала отсеивалось, пока не стали получаться такие вот песни.

 

– Блатные песни имеют ярко выраженные традиции жанра: жалобный клезмер, простая синтезаторная драм-машина, эстрадный вокал. Думал ли ты когда-нибудь, что «Аигел» может переформатировать жанровые традиции русского шансона?

 Илья:  Это смешно… Даже не задумывался. Хотя были такие мысли: «Щас я вам покажу, бл*дь, турбо-рэп-шансон». Но все-таки мы делаем просто современные, местами агрессивные, качающие песни. Тюремная тематика, я надеюсь, скоро уйдет, тема закроется, а хорошие новые песни уже пишутся.

 

 

 

– Антон Хабибулин [гитарист «СБПЧ». – 34mag.] сыграл с вами уже несколько концертов, выступил на «Вечернем Урганте». Планируете ли вы дальше расширять концертный состав «Аигел»?

 Илья:  Нет, не планируем. Я изначально хотел очень компактный состав и сетап. Чтобы было мобильно. Ничего лишнего, как и в музыке. Тем более при работе на расстоянии. Но Антона будем еще звать на концерты, когда это возможно. Нам обоим нравится чистый электронный раунд, как оказалось.

 

«Следователь превращается в “следака” после того, как 200 раз скажешь “следователь” и тебе надоест это выговаривать»

 

– В каких других проектах, кроме «СБПЧ» и «Аигел», ты участвуешь?

 Илья:  Есть еще идеи, но я пока не буду делиться. «Аигел» развивается слишком быстро, и группа «СБПЧ» тоже никогда не стояла и не стоит на месте. Я также курирую направление «Современная музыка и звуковой дизайн» в детской школе «Маяк», что тоже офигенно интересный проект. Пока они занимают все время.

 

 

 

– Песня «Татарин» и клип на нее вошли в шорт-лист в двух номинациях Jager Music Awards. Как ты считаешь, чего в 2017 году не хватает на музыкальном рынке России и стран СНГ?

 Илья:  Да всего не хватает. Хочется больше хорошей музыки. Радует, что больше поют на русском языке. Не хватает хороших концертных клубов разной вместимости.

 

 

 

 

 Отвечает Айгель Гайсина 

 

– Айгель, при прослушивании твоих песен первое, что привело меня в восторг, – это сочетание очень персонализированного женского опыта с той музыкальной формой, через которую он выражен, – жестким минималистичным битом, который, как правило, используется для «мужского» высказывания. Насколько тебе самой комфортно внутри этого музыкального жанра, который, судя по вашим интервью, задается именно Ильей?

 Айгель:  Мне очень нравится, что у нас получается. Я раньше не пробовала работать с минималом и тут услышала, насколько круто звучат пустоты между ударами бочки, как свободно там живет голос. Мне кажется, это действительно очень свежо в том смысле, что это не душно, не тесно, а прямо просторно и прохладно. Эта музыка свободная даже от музыки в общепринятом понимании. С брутальным битом нет никаких проблем, хочется подниматься над женским или мужским и стремиться к тому, чтобы высказывание было общечеловеческим. Ну а в тех песнях, в которых присутствует девочка, мне кажется, бит играет роль мальчика, и они прекрасно себя друг с другом чувствуют.

 

 

 

 

– Американская постколониальная философ Гаятри Спивак в своем тексте «Могут ли угнетенные говорить» рассуждает об ограничениях, которые накладывает патриархальная культура и язык на женское политическое высказывание, и о возможностях изобретения нового языка. Она рассказывает про молодую индийскую женщину, участвовавшую в политической борьбе и совершившую самоубийство во время месячных, чтобы ее жест не трактовали как суицид из-за беременности. В своей лирике ты лихо присваиваешь тюремный жаргон для описания повседневности ждули. Тебе как поэту легко преодолевать ограничения языка или ты их совсем не замечаешь?

 Айгель:  Мне требуется внутреннее разрешение на заимствование языка, которым я не пользуюсь в быту. Если заходишь на чужую территорию и берешь чужие слова, должен быть уверен в том, что они тебе нужны. Что касается тюремного жаргона, он также органично врастает в речь, как, например, профессиональный. Следователь превращается в «следака» после того, как 200 раз скажешь «следователь» и тебе надоест это выговаривать, «обыскивать» по той же причине превращается в «шмонать», полицейский в «мента» – это оптимизация. А когда эти слова уже стали твоими, с ними интересно – ты их еще не рифмовал. Что касается патриархальной культуры и женского политического высказывания – я просто не шарю и не стремилась никогда в те сферы, где женщины дискриминируются. В любом случае нужно говорить и делать то, во что веришь, и самому устанавливать для себя ограничения.

 

 

 

– В интервью ты говоришь, что «Аигел» – это, с одной стороны, такая терапевтическая практика, позволяющая «переварить» происходящее, а с другой – акт противостояния несправедливости. Для тебя важно, сколько людей услышит ваши песни? Как ты себе представляешь результат этого противостояния? Насколько вообще музыка может и должна быть инструментом социального и политического действия?

 Айгель:  Да, к слову о самоубийствах и индийской женщине. Она ведь чего-то таки добилась своим высказыванием? Мне очень запомнилось, как однажды на свиданке мой парень сказал, что не одно поколение зеков суициднулось ради того, чтобы у них в бараке в 2017 году был чайник. Раньше в тюрьмах и на зонах был ужасный беспредел, а сейчас много где относительный порядок. Этого добились заключенные голодовками, бунтами, карцерами. После каждого самоубийства в тюрьме что-то меняется. Тот, кто его совершил, не насладится плодами своей акции, но те, кто сядут после него, будут сидеть в более человеческих условиях.

 

«Можно каждый день подходить на полшага к свободе, совершая какие-то маленькие преодоления, и становиться ровно тем, кем планируешь стать, а можно влететь на скорости в какую-нибудь жопу, которая превратит тебя в монстра»

 

Жертвоприношение – актуальная вещь. А музыка, как и стихи, не должна ничего. Это свобода. И если она искренняя, в ней есть сила. Конечно, я не думала о том, как повлияет наше творчество на слушателей и сколько их будет, но после выхода альбома стали приходить сообщения о том, как наши песни помогли примириться, помириться, смириться с какими-то дикими невысказанными вещами. Наверное, музыка способна на многое, но только тогда, когда ничего специально не добивается.

 

 

 

– У тебя много социальных «ролей»: ты поэт, а теперь еще и известная исполнительница, работаешь и воспитываешь дочь, ждешь жениха из тюрьмы и даешь отпор системе посредством своего творчества. Каково быть женщиной в России и Татарстане, не чувствуешь ли ты особенного давления по отношению к себе со стороны общества и системы?

 Айгель:  Вопросы гендерного самоутверждения меня как-то не волнуют. Я люблю патриархат, когда он обо мне заботится, люблю снимать с себя ответственность и надевать ее на мужчину. Когда приходится жить эмансипированно, я так тоже могу без проблем. В Татарстане, как и везде в России, женщины живут за женщину и за мужчину, исполняют все социальные роли, какие бывают, злятся, взваливают на себя непосильные ноши, сталкиваются с сексизмом и выражают недовольство мужчинами. Наверное, это из-за нищеты. Давление системы и есть, и нет – есть понимание того, что никто не застрахован ни от чего. Но есть и понимание того, что ты не застрахован в любом случае, как бы ты себя ни вел, поэтому нет необходимости менять поведение ради того, чтобы себя обезопасить.

– Ты на собственном опыте столкнулась с работой системы, обесценивающей отдельную человеческую жизнь. Тебе не страшно растить дочь в этой системе? Не задумывалась ли ты о переезде?

 Айгель:  Страшно, задумывалась, я мечтаю о том, как мой ребенок будет расти в правовом государстве. Но, блин, я так люблю свою страну, я не хочу уезжать. Мои друзья живут за границей, растят там детей, и у меня постоянное чувство вины по поводу того, что эгоистическая любовь к родине не дает мне вывезти из нее ребенка.

«Музыка способна на многое, но только тогда, когда ничего специально не добивается»

 

 

 

 

 

«В один прекрасный день государство пришло в мой дом и начало делать с моей семьей патологический секс»

– Ты рассказывала, что после того, как система официально признала твоего жениха и тебя саму «плохой», ты почувствовала определенное раскрепощение в том смысле, что больше не надо никому (и себе самой) что-то доказывать. Как думаешь, этот процесс освобождения возможен только через такие экзистенциальные события в жизни человека или есть более «безопасные» способы?

 Айгель:  Наверное, это очень индивидуально. Потрясения могут с таким же успехом закрепощать, и порабощать, и затыкать. Можно обрести голос, а можно навсегда заглохнуть. Можно каждый день подходить на полшага к свободе, совершая какие-то маленькие преодоления, и становиться ровно тем, кем планируешь стать, а можно влететь на скорости в какую-нибудь жопу, которая превратит тебя в монстра. Изучив себя нового, ты поймешь, что тем, кем собирался стать, не станешь уже никогда, потому что в тебе не осталось никаких ростков этого запланированного себя, а выросло в тебе что-то абсолютно неожиданное, и непонятно, че с этим делать.

 

 

– У тебя есть песни, которые не касаются тюремной темы, – они направлены на исследование себя, своего тела, своих внутренних демонов. О чем еще будет твоя лирика после того, как ты закроешь для себя «тюремную» тематику (которая в первую очередь привлекла внимание медиа)? Можно ли предположить, что в творчестве ты полностью уйдешь внутрь, или есть еще какие-то «гражданские» вопросы, которые могли бы в нем проявиться?

 Айгель:  Я никогда не планировала решать поэзией гражданские вопросы. Когда мы проходили гражданские стихи поэтов в школе, я думала: «Блин, у них у всех есть гражданские стихи, как так, офигеть». Сама я непрерывно пребывала в убийственной любви или смотрела психоделические картинки в голове, и государство казалось мне самой пошлой вещью на свете, недостойной ни одной моей мыслишки. Но тогда мы еще не были знакомы.

И вот в один прекрасный день государство пришло в мой дом и начало делать с моей семьей патологический секс, который длится уже больше двух лет. То есть мы вдруг познакомились чрезвычайно близко и навсегда. Видимо, примерно так же это происходило у лириков, которых мы изучали в учебниках. Тут тоже пишется только о том, что было однажды присвоено тобой или присвоило тебя. Оно будет всегда возвращаться в снах и в стихах. И поэтому всегда будут звучать все слои того, что было и есть, и примешиваться к этому будет то, что случится завтра. А что случится завтра, я не знаю.

 

Концерт «Аигел» состоится в эту субботу, 18 ноября, в «Корпусе».
Билеты 20-25 BYN.

 

  Подробности ищи в  группе мероприятия.

 

Фото by Таня Дзельскалей, а также из личных архивов героев

 

КАМЕНТАРЫ (1)

vex 3
vex 3 | 13.06.2018 06:53

«Блин, у них у всех есть гражданские стихи, как так, офигеть»!!!

0 0
Новая музыка: Zakharik, Isna Trio, Nemiga, Денис «Грязь»

Новая музыка: Zakharik, Isna Trio, Nemiga, Денис «Грязь»

Рассказываем, чем живет беларусская музыка.

Узнаешь героев беларусской музыки? Тест

Узнаешь героев беларусской музыки? Тест

Проверим, насколько ты знаешь локальных деятелей.

Как не повторять типичные ошибки начинающих музыкантов?

Как не повторять типичные ошибки начинающих музыкантов?

На что обратить внимание, пока не собираешь «Минск-Арену».

Atlas Weekend 2021: большой фоторепортаж

Atlas Weekend 2021: большой фоторепортаж

Первый большой фестиваль после пандемии.

Ласковая Май: как пишет музыку молодая минская певица?

Ласковая Май: как пишет музыку молодая минская певица?

Zlata Mai – о том, что вдохновение «не существует, а живет».

Кастян выпустил трек «Девочка с Зыбицкой»

Кастян выпустил трек «Девочка с Зыбицкой»

Бутылки звенят, футболки шуршат – вот и бит готов.

Как устроена музыкальная импровизация в спектакле «Огонь и Лед»

Как устроена музыкальная импровизация в спектакле «Огонь и Лед»

Слушаем театральную импровизацию и разбираемся, как устроен ее мир.

Слово пацанам: как «‎РСП» стали одной из важнейших беларусских групп

Слово пацанам: как «‎РСП» стали одной из важнейших беларусских групп

Антон Кашликов – про группу «‎РСП», музыканты которой сейчас сидят 15 суток.

Intelligency: «Мы – хвостик своей же собачки, который следует сам за собой»

Intelligency: «Мы – хвостик своей же собачки, который следует сам за собой»

Почему следующий альбом Intelligency будет их лучшим, а песня «August» никак их не поменяла.