Auditorium: от госмузея до независимого арт-проекта
- 01.03.2018
- 8017
Так вышло, что сегодня в Минске практически нет площадок для современного искусства: галерея «Ў» в процессе переезда на Октябрьскую, а «ЦЭХ» остался без своего пространства. За последние три года карта арт-точек Минска сильно изменилась. Мы поговорили с создательницами культурно-образовательного проекта Auditorium Татьяной Зайдаль и Анной Самарской о внутренней кухне государственного музея современного искусства и переменах, которые происходили прямо у них на глазах. И часто – с их же помощью.
С кем говорим?
Татьяна Зайдаль – соосновательница и лекторка проекта Auditorium, культурологиня. Преподает на кафедре культурологии факультета социокультурных коммуникаций БГУ. С 2017 года координирует работу волонтеров(-ок) международного форума «ТЕАРТ» и ММКФ «Лістапад», работает в «АРТ Корпорейшн».
Анна Самарская – авторка и идейная вдохновительница проекта Auditorium, культурная менеджерка, кураторка выставок современного искусства. Преподает в Европейском колледже Liberal Arts в Беларуси ECLAB, координирует проекты фестиваля «Месяц Фотографии в Минске». С лета 2017 года – евангелистка краудфандинга, работает в Ulej.by.
Что такое Auditorium?
Auditorium – культурно-образовательный проект, место в Минске, где каждый посетитель может регулярно углублять свои знания об искусстве и культуре. Ребята проводят тематические лекции с презентацией и другими визуальными компонентами для людей, которые хотели бы прийти в арт-галерею или на выставку и понять, что там происходит.
Форматы ивентов разные: от циклов лекций по истории искусств, современному искусству и фотографии – до интерактивных экскурсий и авторских мастер-классов для детей и подростков по принципу edutainment.
Начало: Музей современного искусства
Таня: Мы познакомились с Аней в Музее современного изобразительного искусства. Когда я пришла в музей, Аня уже работала там в выставочном отделе. На тот момент, кроме галереи «Ў», это была единственная организация, которая занималась современным искусством. Я мечтала работать в музее и целенаправленно стремилась туда.
Аня: Это было такое время, когда люди из независимого сектора только начали появляться в государственных институциях. Например, когда я после ЕГУ пришла работать в государственный музей, это вызвало большую волну негодования и вопросов со стороны коллег из негосударственного сектора.
Таня: Да и мне, как человеку с «традиционным» образованием БГУ, было сложно устроиться, например, в галерею «Ў». Получалось такое условное разделение: егэушники против бэгэушников.
Аня: Да, это было время жесткого и ощутимого разделения на группы «своих» и «чужих». Сложилось так, что в госучреждениях было по одному-два егэушника(-цы), но на них все равно поглядывали с опаской. Как мне удалось прорвать оборону и стать «своей» в глазах чиновников? После моего выступления на международной конференции в Киеве я получила благодарность от министерства – и больше вопросов мне не задавали. Еще долгое время я была под опекой Ольги Рыбчинской. Пока мы были единой командой, я работала в музее.
«Получалось такое условное разделение: егэушники против бэгэушников»
Ресторан на месте музея
Таня: Тогда музей размещался на проспекте Независимости, 47, в здании, которое по сей день является жилым домом.
Аня: Музею на тот момент было 16 лет, но никто не знал, где он находится. Когда люди звонили в выставочный отдел и спрашивали, как добраться, то им отвечали: «Напротив магазина “Лянок”». То есть «Лянок» как бы есть, а Музея современного изобразительного искусства не было.
Музей находился на первом этаже в здании девятиэтажного дома. До него там был ресторан «На ростанях». Рассказывали, что на месте выставочных залов был буфет, где продавали мороженое. Потом ресторан закрыли. В одной части открыли магазин электроники, а в другой – отделение милиции. Архитектура пространства с того времени сильно не менялась. В бывших кабинетах следователей восседал отдел выставок.
Создавалось впечатление, что мы живем и работаем в коммунальной квартире. Там даже холодильник и микроволновая печь были в коридоре. В моем кабинете оставались еще напоминания о ресторане: в 70-х в моде были изразцы. На стене было великолепное полотно, прикрывающее мусорный сток.
Проблемы музея и партизанинг
Аня: Мы пришли в музей, которому тогда было 16 лет. Множество вопросов, связанных с коммуникацией, не было решено. Например, немногие знали, где находится МСИИ. Были сложности с жильцами самой девятиэтажки. Это были либо старые интеллигентные жильцы (профессора, доктора наук), либо люди, которые арендовали квартиры на сутки. При этом никто из них никогда не бывал в музее в качестве зрителя. Эти люди появлялись на горизонте, когда нужно было поругаться из-за того, что в музее было шумно или многолюдно.
Двери музея открывались в 11 часов утра, а закрывались в 6 часов вечера. Фактически туда не попадал никто, кроме самих художников, залетных туристов или школьников, которых привели «по принуждению». Кстати, Таня проводила для них экскурсии.
Таня: Да, ты 45 минут рассказываешь детям об искусстве, о котором они ничего не знают, потому что уроки МХК (мировой художественной культуры) уже канули в Лету, а потом интересуешься, есть ли вопросы у класса, а спрашивают только про твою кофточку.
Аня: В музее редко случалось само современное искусство. Чаще всего это были просто выставки, которые привозились сюда иностранными художниками: например, большой проект Государственного центра современных искусств из Калининграда. Ребята привезли технику, экраны, распечатали фотографии от потолка до пола – и все это в нашем музее. Такие примеры профессиональной работы подтолкнули нас с Таней к совместной деятельности.
Мы поверили в нашу коллежанку, кураторку и исследовательницу Ольгу Рыбчинскую, которая поочередно пригласила нас работать в музей. Мы мечтали о том, что совместно сможем реструктурировать музей.
«Ты 45 минут рассказываешь детям об искусстве, а после экскурсии они спрашивают только о твоей кофточке»
Немного о проблемах
Аня: Уже тогда мы поняли, что нужно делать тематические мероприятия, чтобы раскочегарить зрителя. Мы видели слабые места в работе музея. Была проблема с режимом работы: в будние дни немногие могли посещать музей. Тогда мы стали думать о других акцентах: музей – это место, где можно провести время с семьей в выходные.
Выставочный план музея утверждался в начале года и, естественно, не нами, а Советом музея. Нельзя сказать, что мы не могли устраивать выставки сами. Это был внутренний партизанинг. Не быстро и не сразу, но мы могли представить по-настоящему хороший проект и правильно подобрать слова начальству и Совету. Ольга Рыбчинская, которая часто входила в этот Совет, всегда была открыта для продвижения классных проектов. Это были точечные выстрелы, которые нам удалось осуществить.
Таня: Была и другая проблема: если мы привлекаем стороннего художника для мастер-класса, то нужно понять, из чьего кармана мы выплатим ему(ей) гонорар.
Аня: Музей юридически не мог и, наверное, не хотел привлекать сторонних специалистов. Распространенная позиция была такая: мы делаем тебе одолжение, что ты здесь что-то проводишь. По сути, сам лектор еще должен заплатить за возможность провести лекцию. В этой ситуации мы многое просто делали сами.
В том числе мы открывали звездочек edutainment-проектов в Беларуси для детей. Например, Лену Гиль. У нас тогда прошел один из первых ее мастер-классов: все дети и родители рисовали на одном большом полотне бумаги во всю длину выставочного зала. Конечно, в тот момент, когда мы поднаторели в этом деле, у нас появилась возможность выходить за стены музея и работать над чем-то своим. Правда, музей страшно раздражало, что молодые и активные сотрудники(-цы) могут делать проекты не только для него. В конечном счете это стало дополнительным поводом попросить нас оттуда.
Мы писали слово «fuck» на белых стенах. Простите нас?
Таня: По инициативе Посольства Израиля в рамках «Месяца Фотографии в Минске» к нам приехал фотограф Густаво Сагорский. Его выставка называлась «Выява». Работы разных форматов распечатали в Вильнюсе (по 800 евро каждая) и привезли в Минск. Их даже трогать боялись, хотя для музея это были небольшие деньги. И надо понимать, что современная фотография не подается в рамах – вешается сразу с гвоздем на стенку.
Аня: За неделю до открытия выставки, организованной посольством, к нам приехали сотрудники охраны и нашли такие входы и выходы, о которых мы сами не знали. В день открытия под фуршетным столом лежала большая сумка оранжевого цвета со словами «emergency». Предполагалось, что все будет на высшем уровне – с флагом Израиля и важными гостями. Но в тот вечер в музее было только три человека, которые говорили по-английски, включая, конечно, самого автора.
Автор был очень зол и «научил» нас делать пакости: Густаво взял ручку и практически под каждой фотографией что-то написал. А стены – это ведь почти что реликвия! До этого к ним даже скотч не приклеивали.
Таня: Признаюсь: когда он это делал, я чувствовала облегчение. Хотя, конечно, пробегала мысль: «Эй, чел, что ты делаешь?» На следующий день во время открытия коллеги сочувствовали нам и говорили, что у нас в жизни все еще будет хорошо. И скоро стало ясно почему.
Аня: На тот момент музей переходил под юрисдикцию Натальи Шарангович и Национального центра современных искусств. Это означало, что, прикрываясь оптимизацией деятельности, сокращали часть людей. На приглашения уйти по собственному желанию мы отвечали, что любим музей и хотим там работать.
Таня: Уволили нас довольно странно: на открытии выставки, когда мы, естественно, были при параде. Так хорошо во время увольнения я еще никогда не выглядела.
«Менталитет современного беларуса работает так: если он за это не платит, то ценит меньше»
«ЦЭХ»: как появился Auditorium
Аня: К этому моменту мы уже участвовали в создании больших проектов. Открывался «ЦЭХ». Тогда на Октябрьской, кроме «Лаўкі», «ДЭПО» и «Хулигана», еще ничего не было. Андрей Ленкевич тогда был арт-директор ом «ЦЭХа» и пригласил нас создавать там образовательную платформу. Идея была такая: на постоянной основе рассказывать зрителям о том, что вообще понимается под искусством и культурой. Мы выбрали формат лекций по понедельникам и стали проводить лекции и мастер-классы.
Большую уверенность вселяла вера в нас Social Weekend’а – в частности, в лице Александра Скрабовского. Мы подали проектную заявку – и нас поддержали. Юрий Мельничек стал меценатом нашего с «ЦЭХом» проекта. Это как раз было время, когда МХК уже несколько лет не существовало в школе. Поэтому нужно было начать с общих курсов, чтобы дальше двигаться к разговору о том, какое современное искусство предлагается сейчас. Нужны были точки соприкосновения.
Таня: Мы делали и бесплатные мероприятия, но в «ЦЭХе» мы проводили лекции по минимальной цене: начинали с тридцати тысяч (до деноминации примерно $1,5. – 34mag.). То есть вход на мастер-класс стоил как чашка кофе. Это нельзя было назвать бизнесом, это был скорее элемент социальной ответственности для «ЦЭХа» и для нас.
Платный вход – принципиальная позиция. Менталитет современного беларуса работает так: если он за это не платит, то ценит меньше. То есть это было не столько про формирование бюджета, сколько про момент гармоничного обмена.
Аня: Цикл лекций длился несколько лет, основную их часть читала Татьяна. Ивенты проводились и в лекционном зале, и в ангаре. К нам присоединялись и другие ребята, например Никита Монич. Когда люди спускались с третьего этажа с занятий по йоге, то спрашивали: «А что это здесь происходит?» Нам очень хотелось перемешать аудиторию «ЦЭХа» и YogaPlace.
Auditorium как независимый проект
Аня: В какой-то момент мы отделились и от «ЦЭХа», стали независимым проектом Auditorium. Мы помогали большим проектам организовывать вокруг себя «лояльную тусовку». Это была наша стартовая позиция: менять культуру надо было не сверху, не ждать от министров поблажек и дотаций. Мы понимали, что все нужно менять снизу, с проектов.
Таня: Форматы проектов подстраивались под то место, куда мы приходили. Например, для «Фотосквота» создали совершенно новый формат экспериментальных семинаров. Мне тогда было интересно, как совместить лекцию и перформативность.
Аня: Судьба снова привела нас на Октябрьскую. И неудивительно: за это время Октябрьская стала культурным центром города Минска. Последние два года мы организовываем мероприятия «Школы ТЕАРТа». И в минувшем году мы опять же вернулись в знакомое здание на Октябрьской, 16 и стали теми, образно говоря, первопроходцами, которые совместно с «АРТ Корпорейшн» и ByCard создали первую театральную движуху вокруг «ОК16».
«Нужно делать тематические мероприятия, чтобы раскочегарить зрителя»
Что изменилось в 2018-м?
Нельзя сказать, что мы были родоначальницами чего-то. Но мы распространяли доступные знания о культуре для широкой аудитории, а не только для арт-тусовок.
Художник начал работать не автономно, а совместно с командой кураторов(-ок) и менеджеров(-ок) искусства.
Беларусы(-ки) ушли от убеждения в том, что куратор обязан иметь институциональное высшее образование. Появилось много кураторов(-ок), которые пришли из других сфер. Это привносит крутую междисциплинарность, которой не хватало.
Зародился «пассивный» активизм. Например, стало возможно работать в госсекторе, чтобы иметь возможность создавать свои проекты не на коммерческих условиях, а на инсайдерских. Стало понятно, что наша сила в совместном движении. Наша история в этом смысле показательная.
Фото by Виолетта Савчиц