Рэп во время войны
- 07.02.2018
- 6504
В 2011 году в Сирии началась революция и превратилась в беспощадную войну. Активист и рэпер Мухаммед Абу Хаджар боролся за свободу Сирии и спасал себя от арестов и смерти. Мы поговорили с Мухаммедом о том, что на самом деле происходило в Сирии, в чем разница между «изгнанником» и «беженцем» и как рэп может быть формой активизма.
С кем говорим?
Мухаммед Абу Хаджар – политический активист, музыкант, журналист, основатель первой сирийской рэп-группы Mazzaj. Родился в Тартусе – прибрежном городе на севере Сирии. Создал межэтническую группу против режима Асада «Свободные люди из Тартуса», которая организовывала акции протеста в Сирии. Мухаммеда, постмарксиста и атеиста, в возрасте 20 лет впервые арестовали за музыку, критикующую режим.
Позже, во время протестов за свободу Сирии, активиста арестовали и отправили на два месяца в тюрьму. После освобождения Мухаммеду пришлось бежать из страны. С 2014-го он живет в Берлине, работает координатором проектов в местном НГО, пишет политический рэп, организует образовательные ивенты о событиях в Сирии и призывает солидаризироваться.
Против чего борется?
Против институционального расизма и колониального наследия. Защищает права беженцев, «деколонизирует» знание о Сирии в Европе.
О протестах в Сирии
До революции в Сирии я и мои единомышленники, которые придерживались левых взглядов, боролись за бесплатное образование, доступные социальные услуги и товары потребления. В 2011 году началась революция. Мы сражались за свободу и независимость. Я протестовал до 2012 года, пока во время митинга меня не арестовали на два месяца. Мы ежедневно подвергались пыткам. Я был свидетелем убийства одного заключенного и много слышал о смерти других заключенных. Я не был уверен, что выйду из тюрьмы живым.
После того, как меня освободили, я продолжил расклеивать листовки на стены, инициировать протесты. Хотелось мотивировать людей участвовать в политической жизни Сирии и бороться с режимом Асада.
Быть политическим активистом в Сирии – опасно. Тебя и твоих родственников могут арестовать в любой момент, отправить в тюрьму, подвергнуть пыткам.
«В полиции родителям отвечали: “Забудьте о ваших детях. Идите домой. Сделайте других, если не можете проконтролировать этих”»
О режиме Асада
Башар Асад пришел к власти в 2000 году. Тогда ему было 34 года. Согласно Конституции, следующим президентом мог быть только кандидат не моложе 40 лет. Как решили эту проблему? За 4 часа экстренно на фейковом референдуме внесли поправки в Конституцию! Почему фейковом? Необходимо было быстро проголосовать: «за» или «против». Тех, кто голосовал «против», сразу арестовывали и отправляли в тюрьму.
Асад обещал демократические и экономические реформы, но все они были свернуты через год. Как и его отец, Башар Асад воровал деньги из государственного бюджета. А в 2011 году во время протестов он применил силу против митингующих, чтобы остаться у власти. В некоторых районах специально отключали воду и электричество. С этого и началась гражданская война в Сирии.
«Активизм – это то, что происходит с людьми на улице, а не в закрытых музыкальных студиях»
О том, что происходит в Сирии
В Сирии сейчас три основные силы – войска Асада, вооруженная оппозиция и силы «Исламского государства». Оппозиции помогает США, а войскам Асада – Россия. Нельзя сказать, что оппозиция противостоит Асаду ради демократии. Такие мотивы были поначалу, но нынешняя оппозиция радикализировалась и ожесточилась. Теперь это вопрос власти.
После событий в Алеппо с 2012 по 2016 люди отчаялись. Сейчас в Сирии страшно протестовать.
«Мы пытаемся донести месседж: мы изгнанники, а не беженцы»
О слогане революции
В марте 2011-го арестовали группу школьников, которые рисовали граффити со слоганом египетской революции «Ash-shab yurid isqat an-nizam» («Народ хочет свергнуть режим»). Ребятам было не старше 15 лет, они еще не очень осознавали, что делают. Их арестовывали и пытали. Родители приходили в местный участок полиции за детьми и просили: «Верните наших детей. Это же просто дети». В полиции им отвечали: «Забудьте о них. Идите домой. Сделайте других детей, если не можете проконтролировать этих».
О побеге
В общем-то, я не хотел покидать Сирию, но умирать в тюрьме мне тоже не хотелось. Когда в июле 2012-го за мной пришла полиция, я не ждал задержания. Однако я шмыгнул в сад в пижаме, оттуда перебрался в секретную квартиру и, наконец, перебрался в Ливан. Затем приехал в Рим и поступил в магистратуру. Я надеялся, что, когда закончу ее, режим Асада падет и я смогу вернуться домой в Сирию. Но этого не произошло. Поэтому два года спустя я уехал из Италии и получил убежище в Берлине. Так называемый refugee route я не проделывал.
Чтобы бежать за границу, необходима была как минимум тысяча долларов. Я знаю многих, кто никогда не скопил более 200 баксов. Они до сих пор в Сирии, не могут уехать.
О разнице определений
Я не идентифицирую себя со словом «беженец». Я называю себя «изгнанником». Мы не можем вернуться в нашу страну по политическим причинам. Нас изгнали. Я считаю, слово «беженец» не применимо к тем, кто стал жертвой диктатуры. У меня не было выбора. Было только две опции: остаться и умереть или бежать из Сирии. В сущности, это история не о выборе, а о спасении себя.
О кризисе Европы
Когда я приехал в Европу, у меня не было культурного шока. Все-таки здесь не одна культура. Мы космополитичны – у каждого своя культура. Конечно, меня шокировало, как в Европе обстоят дела с правами человека, как здесь уважают людей. Однако между лучшей версией Европы, которую так усердно продвигают, и реальной Европой – целая пропасть. Я живу в Европе, где процветает дискриминация и царит «белый супремасизм»
В европейских интеллектуальных кругах отказываются обсуждать концепцию «расы». Говорят, это устаревшее понятие. Поэтому мы не можем говорить о расизме, но мы можем говорить о колониальной традиции. Вокруг много проявлений «белого превосходства». Можно сказать, что расизм в Германии присутствует на институциональном уровне, политическом. Это такой вид расизма, когда люди говорят: «Нам здесь беженцы не нужны». Это не пресловутый refugee crisis, о котором все говорят, это кризис Европы.
Что слышали европейцы о Сирии? Что там идет война. Этого знания для европейцев достаточно. Но они не задают вопрос, почему там идет война и что можно сделать, чтобы решить эту проблему.
«Я не был уверен, что выйду из тюрьмы живым»
О жизни в Берлине
Сейчас я живу в Берлине. Мы продвигаем концепцию «интеллектуальной революции» и рассказываем подробно о том, что на самом деле происходит в Сирии последние семь лет. Мы встречаемся, чтобы поговорить о сирийской революции и деколонизации Сирии. Проводим образовательные ивенты, создаем публичное пространство для обмена идеями. То есть мы солидаризируемся с теми, кто протестовал и протестует до сих пор в Сирии.
Об активизме
Я всегда был музыкантом. Но это не единственный вид моего активизма. В музыке я воспроизвожу лишь мое видение и образ политической жизни. Активизм – это то, что происходит с людьми на улице, а не в закрытых музыкальных студиях. Я называю себя активистом, когда выхожу на улицу.
«Я не вернусь в Сирию, пока она несвободна»
О том, что соединяет людей
Когда сирийцы выходят на улицу, то не очень понимают, что им делать вместе: у них нет опыта политической борьбы. Поэтому они поют. В Сирии вы можете увидеть толпу протестующих, которые поют. Знайте, что это едва ли не единственное, что они умеют делать сообща. Они не знают, как влиять на политическую ситуацию, но они знают, как вместе петь. Когда вы выходите толпой на улицу, нужно чтобы вас что-то связывало. Искусство может соединять людей.
О миссии искусства
Для меня миссия искусства – борьба. Это инструмент сопротивления. Сначала оно может пугать людей или вселять страх. Затем оказывается, что оно порождает сомнение и дает пищу для размышлений. Люди начинают мыслить критически. Искусство отражает политическую жизнь, а рэп может быть этаким агентом влияния на общественное мнение.
Об участии в Берлинской биеннале
Организаторы Берлинской биеннале в 2016 году предложили мне написать и исполнить песню о беженцах. Эта просьба так разозлила меня, что я решил выразить это разочарование и непонимание в работе «Homeland»в коллаборации с турецким художником Халилем Альтиндером. Он создал видео, я – музыку. Мы пытаемся донести такой месседж: мы изгнанники, а не беженцы. Слова песни такие: «Дом потерян, дом умер. И все кончено».
О беженцах
В Европе тогда велись бурные дискуссии о беженцах. Их называли бедными людьми без своей страны. Я использовал этот нарратив в работе: наша жизнь началась до того, как мы прибыли в Европу. Все, чего мы хотим, это чуть больше солидарности и уважения к нам.
Интеграция мигрантов – миф. Когда ты стоишь 14 часов на холоде, чтобы получить документы, это вряд ли можно назвать интеграцией. Нужно перестать себя обманывать и думать, что всё так.
О (не) возвращении в Сирию
Я бы вернулся в Сирию, если бы Асад больше не был у власти. Не хочу возвращаться туда, где мои дети будут жить в страхе. У нас же есть пословица: «И у стен есть уши». Всё прослушивается. Я не вернусь в Сирию, пока она несвободна.
Фото из личного архива героя и из официальной группы Mazzaj в FB