Mr. Островский

Саймон, расскажите, когда и где вы начали работать в журналистике?

Свою первую заметку – это был анонс славянского фестиваля в маленьком городке штата Вермонт – я написал, когда мне было семнадцать. Я забыл указать дату проведения фестиваля, хотя сам в нем участвовал, что было полнейшим провалом. Однако в местной газете этого не заметили и так и напечатали анонс без даты. Затем, будучи еще студентом журфака в Санкт-Петербурге, я подрабатывал в развлекательном журнале «Пульс», а потом стал работать для англоязычной газеты The St. Petersburg Times. Оттуда меня уволили за лентяйство. Самое интересное, что позже меня приняли на работу в The Moscow Times, правда, сначала переводчиком, хотя эта газета принадлежала той же компании, которая меня до этого уволила. Думаю, меня пожалел редактор бизнес-отдела газеты, потому что он в свое время тоже был уволен из The St. Petersburg Times за пьянство.

А где вы родились?

Я родился в Москве. Моя семья эмигрировала из СССР в 1982-м, папа был «отказником». Это значит, что в конце 1970-х, еще до моего рождения, ему отказали в выездной визе. Таких людей увольняли с работы и не давали нигде устроиться, они становились изгоями в советском пространстве. Получается, что их естественным образом заталкивали в диссиденты и оппозицию того времени. Став «отказником», папа начал участвовать в разных акциях и художественных выставках, за ним начал следить КГБ. В конце концов нашей семье, а я на тот момент уже родился, дали выездные визы. По приезду в Соединенные Штаты у отца взяли большое интервью для журнала New Yorker, таким огромным был интерес к выезжающим советским гражданам в то время, ведь очень немногим удавалось бежать из Союза.

«Писать ведь можно о чем угодно, а снимать сложнее: нужно понимать, какие истории интересны для телевидения, нужно выходить на улицу и быть свидетелем»

Ваш отец – художник?

Нет, зубной техник. Но поскольку он стал «отказником», на работу его уже не брали. Он участвовал в организации разных художественных движений и как-то даже сделал экспонат – усы Сталина из колючей проволоки. Их показали на одной из выставок. Кажется, эти выставки назывались «бульдозерными» – организовывались где-то в поле, а потом приезжала спецтехника и все сносила.

Значит, вы уехали в 1982-м, а когда вернулись?

В 1998-м. С семьей мы переехали обратно, и я начал учебу на журфаке в Петербурге. Но вылетел оттуда на третьем курсе, поскольку уже начал работать в The St. Petersburg Times и перестал ходить на занятия. Я не смог сдать экзамены, потому что ничего не знал. Короче, меня отчислили, больше я нигде не доучивался.

В этом году страны постсоветского пространства празднуют 25-летие независимости. По вашим ощущениям, этот регион сильно изменился с конца 90-х?

Да, многое поменялось. Очень разные истории у каждой республики бывшего Советского союза. Украина воюет, в Беларуси изменилось не так уж много, по крайней мере, на поверхности, Прибалтийские страны – члены НАТО. Это совершенно разные траектории, даже если взять только эти три примера.

В 2007 году вы сделали серию репортажей о хлопковой индустрии в Узбекистане. Теперь Узбекистан снова в топе новостей. Как, по вашему мнению, стоит оценивать затянутое подтверждение смерти Каримова?

Мне кажется, это пережиток советского прошлого, смерть Ленина тоже ведь долго замалчивали. В современной истории была даже такая шутка, что когда в Азербайджане умер Гейдар Алиев и его сын Ильхам готовился стать преемником, люди говорили, что «у них в холодильнике мясо». Пока Алиев-младший подгребал под себя власть, отца не хоронили. Я думаю, в Узбекистане тоже официально объявили о смерти президента, когда закончились закулисные интриги, передел власти. День Независимости Узбекистана не был поводом отложить заявление, ведь для Каримова это даже не годовщина, он правил страной еще в советскую эпоху.

«Я не могу соврать и сказать, что мне не страшно. Очень страшно после таких событий. И после того, как убили Павла Шеремета»

Вы ведь были в Украине совсем недавно. Как поменялась эта страна с 2014-го, когда вы снимали «Русскую рулетку» в Славянске?

Мне кажется, украинские власти используют войну как отговорку от всего, как причину для торможения реформ, для отсутствия борьбы с коррупцией и для откровенной пропаганды по некоторым из телеканалов. Конечно, война – это огромная реальная проблема. Но помимо нее самая большая проблема – это коррупция, и нынешний режим показал, что он не многим отличается от предыдущего. Об этом свидетельствуют «Панамские бумаги» и давление на НАБУ, например, да и экономика в очень плохом состоянии. Стране нужен более храбрый лидер, которым Порошенко не оказался. Такие вот у меня впечатления.

Как вы чувствуете себя после плена? Изменилось ли ваше отношение к безопасности?

Я не могу соврать и сказать, что мне не страшно. Очень страшно после таких событий. И после того, как убили Павла Шеремета. Я знаю, что многие журналисты, переехавшие жить в Украину, не чувствуют себя свободно, многие не видят для себя места здесь и подумывают уехать. Мне везет, поскольку у меня немного выше уровень защиты, потому что я – гражданин США. Думаю, что вероятность международного расследования в какой-то мере уберегла меня от смерти. С другой стороны, американских журналистов убивали и раньше. Твое мясо – такое же мясо, как и всех остальных. Здесь никто не застрахован.

И все же быть журналистом настолько прикольно, что это стоит такого риска. Ты можешь столько всего увидеть, может быть, даже изменить. Я не знаю, чем бы я занимался, не будь я журналистом.

Саймон, как вы реагируете на критику в свой адрес?

Спокойно, если эта критика основана на фактах. Мне очень часто говорят, что я пристрастно освещал события в Украине, при этом не приводя никаких конкретных подтверждений моей предвзятости и не указывая на неправдивые факты. Мол, «это просто ощущается». На такое я вообще никак не реагирую.

Вы за последние два года получили впечатляющее количество различных наград. Помогают ли эти премии открывать новые двери и запускать проекты?

Ну вот пока я еще не нашел новой работы, так что как-то не очень! Но вообще очень приятно получать награды, и их необходимо получать, чтобы доказывать своим работодателям, что твоя работа важна. В случае с журналистскими проектами это ведь еще и заслуга редактора, что он тебе дал зеленый свет. Хотя в случае с Vice News это не помогло – компания решила поменять всю структуру и нанять человека, который совершенно не оценил того, что мы сделали за последние два года, и даже счел это ошибкой. Тем не менее признание дает толчок развитию, помогает найти сторонников, это точно.

«Деньги мне не безразличны, я считаю, что журналистика – это такой же дорогостоящий труд, как и любая другая профессия, и во многом более опасная»

Вы производите впечатление человека идейного, которого не слишком интересуют деньги. Согласны ли вы с этим?

Легко быть идейным, когда понимаешь, что тебя ценят. Деньги мне не безразличны, я считаю, что журналистика – это такой же дорогостоящий труд, как и любая другая профессия, и во многом более опасная. Но я могу себе позволить так рассуждать, поскольку работаю на развитом рынке. А есть такие страны, как Беларусь, где нужно быть действительно идейным человеком или уходить из профессии, чтобы нормально зарабатывать.

Благодарим за организацию интервью Press Club Belarus