Palina: «Это не плохой год, он сложный»
Мы встретились с Полиной, чтобы обсудить все: 2020 год, карантин, беларусские события последних месяцев, ее отношения с сыном, почему она не хочет уезжать из Беларуси. А заодно поговорили и о музыке: как получился альбом «Кремень-динамит», как записать песню «Позови меня с собой» и ничего с нее не получить, почему телешоу – это шлак.
2020 год, карантин и планы, которые не случились
– Ну что, прикольный год был?
– Да уж. Все, конец.
– Самое короткое интервью, да. Я вот ловлю себя на том, что этот год как будто тянется уже несколько лет. У тебя с этим как?
– Наоборот. Ощущение, что он длится уменьшенный срок. Из-за карантина все лето и того, что мы никуда не ходили, не ездили, кажется, что прошло месяца четыре. А в цельную картинку года этот поток странных событий вообще не складывается.
– Какие планы были в начале года?
– Это был год, когда я впервые все распланировала на много месяцев вперед. Обычно я куда-то езжу в январе-феврале, а тут я осознанно оставила два месяца, чтобы отдохнуть, полежать дома, поучиться. Сходила в Eclab на два курса: «Долгий XX век – эпоха неопределенностей» и «Как устроено современное общество». К весне истосковалась по привычным делам и концертам. С 15 марта по 16 июля все было расписано. Был очень плотный график, а потом случились корона и карантин. Свой ежедневник я спустя время просто выбросила, потому что было неприятно на него смотреть. Сперва еще думала, ну ладно, планы на март и апрель отменились, в мае все будет нормально. А потом просто все планы отменились.
У меня был период отрицания, когда я вообще ничего не хотела планировать. Должен был быть хороший год: много концертов в России, хорошие предложение и клубные, и фестивальные. Должна была участвовать в спектакле все лето. Альбом должна была в марте выпустить. Вообще все не сложилось в итоге.
«Я рада, что не случилось разочароваться в людях»
– 2020 год – чисто мрак или были и светлые моменты?
– Я сейчас стараюсь воспитывать в себе позитивное мышление. Если раньше мне казалось, что мы все были смешаны с грязью и выпасть из этого фона невозможно, то сейчас стараюсь каждый день думать: я проснулась, здоровая, все дома – уже достаточно поводов, чтобы радоваться. Это не плохой год, он сложный.
Если мы говорим про события в стране, то глобально в них много хорошего. Если бы ничего не произошло, было бы гораздо хуже.
– Можешь вспомнить лучший и худший моменты года?
– В очень тяжелом состоянии я провела конец августа и начало сентября: пришлось садиться на успокоительные и пойти к психотерапевту. Не могу сказать, что произошло конкретное событие, просто как раз период, когда тебя снесло и надо что-то заново построить, а ресурсов нет.
А положительное событие, допустим, концерт 7 ноября в Минске был. Было хорошо: задыхалась без этого. Я думала, что после концерта мне будет плохо, потому что это последнее мероприятие на длительный период, а меня наоборот зарядило и вдохновило еще на пару недель.
– Как карантин сказался на твоей музыке?
– Честно говоря, плохо. Я заставляла себя что-то делать. Ощущала, что у меня мало сил на все. Хочется верить, что, когда все стабилизируется, у меня будет больше энергии. Карантин – это точно не вдохновительно.
«Сын бывает гораздо взрослее меня, меня это пугает»
2020-й – это год про людей
– Ты хотела идти наблюдательницей на выборы.
– Было интересно ходить собирать подписи в незнакомые дома. Все быстро откликнулись, собрала 15 подписей. В одном подъезде в каждой квартире было по одной очень интеллигентной бабушке, которые выходили ко мне с веером под фортепианную музыку.
– Июль же вообще был временем такого морального подъема. Не было разочарования, когда твою заявку не приняли?
– Не было расстройства, потому что это было ожидаемо. Подъем для меня начался раньше, чем в июле: я хорошо помню день, когда в фейсбуке стали писать, что Бабарико будет выдвигаться в президенты. Я даже расплакалась, когда узнала. Для меня это был очень эмоциональный момент, который я не могу себе объяснить. Наверное, было какое-то предчувствие больших перемен. Предчувствия со мной периодически случаются, когда ты что-то пишешь – а оно находит связь с будущим. Например, песню «Месяц», которая вошла в лонгплей «Long Live Belarus», я начала писать еще в марте, а она мистически отразила все, что произошло здесь пять месяцев спустя.
Глобально я все же очень рада, что мы просыпаемся в другой стране.
Я рада, что не случилось разочароваться в людях. Помню ощущение еще из 2014 года: когда приезжаешь в Украину или Россию, тебя спрашивают, что у вас там, а тебе нечего ответить.
– Когда тебя последний раз накрывало?
– В день, когда появились новости про Рому Бондаренко и закрытие «Хулигана». Мне кажется, все в эти дни находились в тяжелом состоянии.
– Разочаровывалась в людях в этом году?
– Нет, только наоборот. В этом плане год очень сильно про людей. У меня и в жизни многое поменялось в отношениях с близкими и друзьями. Многие ушли, много людей появилось. Очень интересный год.
Сын, тикток, мама или Полина?
– Как ты с сыном говоришь обо всем, что у нас происходит?
– Он хорошо во всем разбирается. Политика есть в тиктоке. Растет поколение, которое вовлечено в общественную повестку куда больше, чем я в своем детстве. Меня это подбадривает. Ему пять, но всех ключевых персонажей он знает. В июле меня ласково называл: «Ты моя бабарика». Я вообще не знаю, что он за человек, но это очень интересно. Мне казалось, что ребенок, которого ты родил и который с тобой живет, впитывает тебя. А он отдельный человек со своими интересами. У него есть друг, с которым они могут говорить по видеосвязи, и мне лучше не заходить в комнату. Иногда он стеснительный, иногда нет. И бывает гораздо взрослее меня, меня это пугает.
– Взрослее в чем?
– Ведет себя по-взрослому. Был период, когда мы только переехали, у меня случались истерики. Он мог подойти, обнять и сказать: «Ну что ты плачешь? Иди сюда». Или вчера была милейшая история: я пришла в не очень хорошем настроении, разговариваю с подругой, а он играет в «Майнкрафт». И обычно дети в такие моменты не реагируют на то, что происходит вокруг. А у меня такой нытливый разговор о том, что бывает так х****, когда смотришь на жизнь в неправильном ракурсе и сравниваешь себя с другими – все получается не в твою пользу. И он сидел-сидел, потом подошел, обнял и сказал: «Полина, ты классная». Было ужасно приятно.
– Он вообще не называет тебя мамой?
– Сейчас уже чаще, несколько раз в неделю.
– Тебе больше нравится «мама» или «Полина»?
– Ну «Полина» – это привычно, а «мама» – празднично.
«Мне болезненно слушать "Грустные песни"»
Полина не может слушать «Грустные песни»
– Как получился «Кремень-динамит»?
– Я хотела выпустить его весной, через год после предыдущего. Тогда мне казалось, что это все одна история с «Грустными песнями». Но спустя время воспринимаю его иначе. Отличительная особенность этой работы – я могу слушать эти песни, а «Грустные» – нет. «Грустные песни» для меня учебная работа и мне этот альбом болезненно слушать. А с треками в «Кремне» я не сильно умирала, пока еще не стыдно за него.
– А «Апрель» можешь переслушивать?
– Я отношусь к нему как к неотъемлемому этапу своего становления. Тогда у меня были другие отношения с музыкой. Я не отношусь к нему как к своей работе. Это был период, и он закончился. У меня было уже два таких периода: первый с группой, Республикой Полиной и «Бесконечным апрелем», второй – с «Грустными песнями».
А сейчас начинается новый период, когда должны появиться новые главные песни. Это всегда страшно, потому что думаешь, что больше никогда ничего не напишешь. С одной стороны, тяжело искать новое зерно. С другой – это так вдохновляет. Появляется детская пытливость, тебе снова все интересно. Я снова не знаю, какая музыка мне нравится, о чем я буду писать, как это будет. Снова буду два с половиной года страдать, пока ничего не напишу.
– Ты после «Апреля» два года ничего не писала?
– Я ужасно долго это делаю. У меня есть наработки, о которых я постоянно думаю. Напишу четыре строчки – и гоняю их. Высеиваю историю, пока она не случится. Наверное, пишу мало нового материала. За последние два года это трека четыре, если считать по лирике. Музыкально делаю больше, многое переделываю. Сложно писать, когда ты не знаешь, кто ты. Сейчас у меня меняется идентичность. Буду писать о новом, но надо до конца сформироваться.
– Ты на альбоме поешь на французском. Как так получилось?
– Случайно. Подруга попросила написать трек для проекта, и я написала. Когда есть заказ – я пишу очень быстро. А когда сама – это надо из всей вселенной выбрать одно слово, ужасно сложно.
И вот я написала эту песню, показалось, что вышло красиво, решила ее доделать. Пишу я на французском совершенно извращенским способом, я же не знаю никакой иностранный язык, чтобы на нем писать. Но воображаю, что знаю. Беру все пять слов, которые слышала на этом языке. А потом собираю мозаику. Отправляла текст французам, они сказали, что это даже поэтично. Какие вежливые люди!
– Часто пишешь на заказ?
– Вообще нет. Берусь за работы, где доверяю людям и понимаю, что это будет классный проект. Одно из лучших событий в этом году – это когда мне написали с видеосервиса Start и попросили сделать кавер на «Мумий тролль». У них были сжатые сроки: нужно было за четыре дня сделать аранжировку, записать, отмастерить и все отдать, потому что у них запускался сериал. Мне было приятно, что у меня получилось: это определенный уровень в работе, которого мне хотелось достичь. Фильм еще и снял Богомолов, которого я очень люблю. Раньше казалось: чтобы до этого дойти, нужно закончить консерваторию десять раз, пойти в студию, заплатить два миллиона долларов, – а тут ты сделала это у себя дома и всем понравилось.
Авторское право, телешоу – это шлак, сколько приносит одна песня для сериала
– Чем закончилась история с Цоем?
– Ничем. Когда появилась возможность выйти на правообладателя, мы это сделали. Абсолютно честно обо всем рассказали, хотели получить разрешение на переработку. Но разговор в какой-то момент просто прервался по неизвестным причинам.
– Давай восстановим все: у тебя вышел кавер на «Позови меня с собой» с твоей аранжировкой, а через полгода в шоу на «НТВ» Цой по сути исполнил твой кавер. Но у вас не было прав на оригинальную песню, поэтому юридически что-то предъявить было невозможно?
– Да. С Цоем мы вообще не разбирались. Изначально мне было сложно самостоятельно найти правообладателя. Когда ты подключаешь юристов, каждый шаг стоит очень дорого, денег у меня на это не было, как и не было ни малейшей догадки, что кавер станет популярен. Через какое-то время, когда все-таки получилось выйти на правообладателей, мы описали всю ситуацию, началась переписка, но в какой-то момент нам перестали отвечать. На данный момент ничего нет, как и моей версии песни на стриминг-площадках.
При этом есть абсолютно непонятные для меня штуки. Несколько недель назад на «Первом канале» заново начался проект «Ледниковый период». Он открылся номером с этой песней в эфире «Первого канала», где подписали, что я – автор этого исполнения. Но со мной никто не связывался. Как они урегулировали это с правообладателем, я не знаю.
«Телешоу – это шлак. Какая-то аудитория оттуда приходит, но, думаю, довольно спорная»
– Получается, ты не получила вообще ничего, потому что ее и послушать нигде нельзя. А вообще с таких шоу приходит аудитория? Твоя песня и в «Танцах» на «ТНТ» играла.
– Честно сказать, вообще нет, телешоу – это шлак. Какая-то аудитория оттуда приходит, но, думаю, довольно спорная. Про «Урганта» тоже так говорят: ничего это не дает. В прошлом году туда съездила «Петля пристрастия» – вряд ли это им дало много новой аудитории на концертах.
У меня некоторые треки продвигаются через автомобильный контент: обзоры машин, ремонт и так далее. Чуваки просто используют треки. Так завирусился какой-то ремикс как раз «Позови меня с собой». Осенью ехала на такси с какого-то концерта в «Репаблике», удивилась, что он там играл. Ну или детская аудитория: миллион «Майнкрафт»-роликов, это продвигает точно не хуже, чем «Ургант».
– Как этот год сложился финансово?
– Где-то с зимы начал зарабатывать альбом. И оплату стала получать чаще. До этого я получила оплату за январь в июле. И этот период был сложным. Потом стало полегче, плюс были какие-то онлайн-концерты. Трек для Start позволил снимать квартиру шесть месяцев.
Беларусь как антиутопия
– У тебя на альбоме есть песня «Москва». Не думала о переезде из Беларуси?
– Мне кажется, я очень счастливый человек. Потому что могу работать где угодно. Если все будет хорошо с монетизацией музыки, смогу жить где захочу. Я только в этом году почувствовала себя свободнее. Если бы у меня не улучшилась монетизация музыки, я бы не знала, что делать. Было страшно жить от концерта к концерту, когда ты понимаешь: если не подумать о том, что делать через два месяца, то все, у тебя просто не будет денег и все будет плохо. А сейчас я выдохнула: не было концертов, но нормально существовала.
Планировала попробовать пожить в Москве летом. Там друзья и мне интересно. Меня спрашивали про Киев – и Украина мне ближе. Но, месяц прожив на «Икс-Факторе» в Киеве, зимой я туда ехать точно не хочу. Я люблю Минск, мне здесь хорошо. Сильно привязана к семье. И переезжать и отрываться от всех мне тяжеловато. Тем более у меня подросли братья, мне с ними весело и интересно. Не вижу смысла разрывать такие связи. Да и одной было бы удобно, а с ребенком – сложно. Устраиваться в другие школы, зачем мне его мучить?
С другой стороны, хочется ездить. Это и вдохновляет, и очищает. Становишься очень светлым человеком.
– То есть если и уезжать, то чтобы двигаться, а не из-за ситуации в стране. У меня, наоборот, много кто уже уехал по этим причинам.
– И у меня. Думаю, здесь многие сидят на чемоданах. Потому что жалко жизнь. И если что-то будет угрожать моему ребенку, конечно, я уеду. Надеюсь, не будет обстоятельств, которые вынудят меня убегать. Я в сентябре ездила в Украину, было стремно ехать в аэропорт: думала, что могут не выпустить из страны и посадить куда-то не туда. В начале осени ходила, оглядываясь на каждый микроавтобус.
– Я до этого не обращал внимания на то, сколько их вообще по городу ездит.
– Да, неприятно. Я первые недели августа жила у родителей, у нас все происходило под окнами. Там находится РУВД Московского района. И дети были жутко напуганы: играют во дворе – а тут «космонавты» на тебя летят. Под окнами избивали машины, постоянно был какой-то движ. Изначально не было ощущения, что это «где-то там», было стремно выходить на улицу.
«Если что-то будет угрожать моему ребенку, конечно, я уеду»
– Что тебе из музыки понравилось в этом году?
– Расслушала Шарлотту Генсбур. Стараюсь что-то искать: пока не знаю, что мне нравится, какая эстетика цепляет. А технически последний раз мысль «жаль, что не я это написала» была, когда послушала Labrinth.
– Как ты отвлекаешься от всего? Кино, книги? Вино?
– Новозеландское вино. А сейчас опять хожу в Eclab. Это помогает и отвлекает: большой поток информации. Посещаю курсы «Гендер и право» и «Антиутопии двадцатого века». Читали по антиутопии в неделю.
– Насколько они пересекаются с Беларусью 2020 года?
– Просто п*****. «Рассказ служанки» – очень сильно перекликается с тем, что у нас происходит. И ты такой: блин, ребята, она же это выдумала, почему так похоже?
Много обсуждали вопросы биоэтики. Вот у ребенка может быть четыре биологических родителя. И это такая история, где мы не можем обращаться к нашему прошлому, потому что нужно находить новые ответы на совсем новые вопросы. Это интересно: есть много вещей, которые мы сейчас немного игнорируем, а мир меняется очень быстро. Боюсь проснуться лет через 10 и посмотреть, как все будет.
Но на этом фоне ты начинаешь по-другому смотреть на события в стране, свои переживания, мировую историю. Начинаешь спокойнее ко всему относиться.
– В заглавной песне есть строчка «Я смог, съел, выжил». А что с нами будет в ближайшую пару лет?
– Сейчас я стараюсь ничего не представлять и не планировать. Потому что, когда строишь прогнозы и планы на будущее, начинаешь предвкушать их, ждать, подгонять время. Когда происходят страшные события, хочется, чтобы все быстрее закончилось. Но хочу ли я ускорить детство своего ребенка, свою молодость? Хочу ли промотать все, чтобы быстрее что-то поменялось? Или все-таки нужно жить сегодня и усваивать все то, что происходит прямо сейчас? Думаю, мы влияем на время, но вряд ли можем осознанно его изменить.
Я верю в лучшее. Преподаватель, который читает курс по антиутопиям, говорит, что люди всегда жили с утопическим мышлением, нужно стремиться к лучшей жизни, представлять ее, чтобы не сойти с ума.
Фото: из личного архива героини, Анна Ярош
